Первомартовское движение (кор. самиль ундон) оставило в истории Кореи очень яркий след, и его изучение представляется особенно важным в контексте последующих событий корейской истории. В этом докладе я хочу обратить внимание на несколько представляющихся значимыми моментов, связанных с этим движением.

Истоки движения

Традиционно считается, что на формирование Первомартовского движения, вышедшего за рамки одиночных или групповых инициатив, повлияли два события: Великая Октябрьская Социалистическая Революция, ставшая примером победоносных действий широких масс и воплотившая на практике стратегию пролетарского интернационализма, и итоги первой мировой войны, связанные с созданием Лиги Наций и доктриной Вудро Вильсона, провозгласившей право малых наций на самоопределение.

Разные историографические школы ведут дискуссии о том, чье влияние было больше. В СССР при описании этих событий всегда подчеркивалось влияние Октября, а южнокорейские историки, наоборот, желали доказать полную непричастность коммунистов к «священному» для них периоду корейской истории. Однако, при более внимательном рассмотрении можно обратить внимание на то, что в обоих случаях это внешнее влияние было скорее косвенным.

Начнем с идей В. Вильсона, который имел в виду: «…свободное, откровенное и, безусловно, беспристрастное рассмотрение всех колониальных притязаний, основанное на строгом соблюдении того принципа, что при разрешении всех таких вопросов о суверенитете интересы народов, которых это касается, должны соблюдаться наравне со справедливыми требованиями того правительства, права которого должны быть определены».

Но заявления американского лидера касались Кореи в наименьшей степени. США по-прежнему считали полуостров сферой влияния Японии , и американский президент имел в виду малые нации Европы и отчасти – европейские колонии. Собственно, именно поэтому его инициатива не встретила особого понимания среди руководителей стран Европы. Хотя вначале слова В. Вильсона действительно вызвали эффект разорвавшейся бомбы, Англия и Франция, опасавшиеся распада своих колониальных систем, начали оказывать противодействие этой идее, так что в итоге этот тезис был изъят из устава Лиги Наций, и даже сам В. Вильсон старался избегать этой формулировки в своих речах.

Конечно, корейские националисты в США немедленно приняли слова президента и на свой счет и начали воздействовать на американские власти. Однако японцы, которые тоже были победителями в первой мировой войне, были готовы контратаковать аргументы США о расовой дискриминации корейцев муссированием вопроса о расовой дискриминации в Америке, вследствие чего обе стороны решили «не наступать друг другу на мозоли».

Нечто подобное можно сказать и о распространении в Корее информации об Октябрьской революции. Увлечение коммунистическими идеями было очень сильно в корейском сообществе, и большинство корейцев, проживавших на Дальнем Востоке, во время Гражданской войны воевало на стороне красных: на территории Дальневосточной Республики корейцы были третьей по численности после русских и украинцев этнической группой и насчитывали 200-300 тыс. человек. Но это касается корейской диаспоры. Представления же большинства корейцев о событиях в России были довольно смутными, а выбор методов борьбы и состав руководства движения говорят о том, что влияние марксизма на Первомартовское движение было меньше, чем полагали советские историки. Заявленные в Декларации Независимости принципы не совпадали с коммунистическими, а во время Первомартовских демонстраций народ размахивал не красными знаменами, а национальными флагами тхэгыкки.

Впрочем, даже если прямого идеологического влияния коммунизма или участия коммунистов в Первомартовском движении действительно не было, то пример России, где власть оказалась в руках народа и где в то время тоже шла борьба с японскими интервентами, не мог не привлечь внимание корейцев, как минимум, указав на масштаб движения.

Состав руководства движения

Когда в феврале 1919 г. умер «старший экс-император» Коджон, желание проводить в последний путь последнего настоящего монарха соединило представителей всех патриотических слоев: янбанов-традиционалистов, по-прежнему придерживавшихся лозунга «Виджон чхокса» («защитим истину, изгоним ересь»); ориентированных на Европу реформаторов; бывших членов прояпонского общества «Ильчинхве», чей союз с Японией был связан с увлечением идеями паназиатизма ; представителей народившегося сопротивления народных масс. Г. Хендерсон специально подчеркивает это единство и отмечает, что Первомартовское движение было первым опытом объединения «за», а не объединения «против», когда представители разных социальных групп были объединены одной идеей и даже не пытались вести внутреннюю борьбу за власть.

Основными движущими силами самиль ундон были представители религиозных организаций: с одной стороны, христиане-протестанты, а с другой – деятели новой религии «Чхондогё» («Небесный Путь»), представлявшей собой модернизированный и более либеральный вариант тонхак. В подготовке движения сыграли важную роль как представитель старой гвардии Чхондогё Сон Бён Хи, так и представитель молодого поколения лидеров е Чхве Рин, который был директором колледжа Посон и активно использовал студенческих активистов для мобилизации протестного движения.

Это понятно. Внутри колониальной Кореи в условиях военно-полицейского режима религиозные организации обладали максимальной свободой, так как христианские общины существовали под патронажем западных миссионеров, а веротерпимость и уважение прав различных конфессий были важным элементом политики японцев, о чем свидетельствуют, в частности, их первые прокламации, появившиеся после аннексии страны.

Что же до деталей, то можно сказать, что если приверженцы Чхондогё составляли основную массу корейских националистов и обеспечивали их численность, протестанты были как бы более на виду и обеспечивали своего рода дипломатическое прикрытие.

Авторы «Истории Кореи» 1974 г. приводят интересные данные о составе лидеров движения. Служители религиозного культа – 64 % (из них 4 %) – буддисты и по 30 % – христиане и представители Чхондогё), по 4 % – помещики, фабриканты и директора школ, 6 % – служащие, 18 % – педагоги, писатели и прочие «разночинцы».

Явного лидера у движения не было, но главным его руководителем корейская историография предпочитает называть Сон Бён Хи – бывшего деятеля тонхак, а затем одного из руководителей «Ильчинхве». Правда, последний факт его биографии в РК стараются замалчивать. Такая позиция корейских исследователей, которые пытаются обелить Сон Бён Хи и всячески отмежевать движение тонхак от сотрудничества с оккупантами, понятна, однако реалии корейской политической жизни были более сложными, чем представляется авторам учебников, однозначно делящих корейских политиков того времени на благородных патриотов и гнусных предателей родины.

Другим лидером, пожалуй, был Чхве Нам Сон, видный националист и философ, автор ряда работ, посвященных Тангуну и древней истории корейской нации.

Среди иных заметных подписантов стоит отметить Чхве Рина от Чхондогё, монаха Манхэ от буддистов и Ли Сын Хун и Пак Хи До от христиан.

Декларация Независимости и ее анализ

27 февраля 1919 г. в доме Чхве Рина 33 представителя нации подписали текст написанной Чхве Нам Соном и составленной на ханмуне Декларации Независимости. Затем текст был отпечатан в типографии Чхондогё и заблаговременно разослан во все крупные города и уезды страны. Так что, как только на состоявшемся в сеульском Парке Пагод 1 марта 1919 г. митинге Декларация была торжественно зачитана, массовые демонстрации, организованные региональными приходами или ячейками Чхондогё, охватили всю страну.

Первая часть Декларации начиналась так: «Этим мы доводим до сведения всех народов мира, что идеи равенства рода человеческого священны, и отныне и навеки остается незыблемым и неприкосновенным право нации на самоопределение… Народ от всего сердца в едином порыве поддерживает великие чаяния свободной нации и в полном соответствии с совестью народов мира устремляет свой взор вперед, к лучшей жизни. Это воля Неба , веление времени. Все человечество вместе с нами в едином строю, и в мире нет такой силы, которая может остановить нас».

С точки зрения политолога, текст Декларации знаменует собой новый этап развития политической культуры. Идеологические воззрения Чхве Нам Сона, автора текста Декларации, отличались определенной эклектикой, но то, что с его вариантом согласились все остальные подписанты, говорит о том, что такая точка зрения встретила поддержку остальных участников, отражая синтез старого и нового.

С одной стороны, оформление в духе традиционной прокламации и ссылки на волю Неба, упоминание духов предков, которые идут в ногу с авторами Декларации, ритуальные восклицания типа «Ах!» и «Увы!» . Не случайно И. А. Толстокулаков связывает Декларацию с традицией петиций, которые подавали ко двору члены Тонхак еще в конце XIX в . Тот факт, что Декларация была изначально написана на ханмуне и датирована по «тангунскому летоисчислению», также говорит о масштабности влияния традиционного компонента.

С другой – название документа и многие элементы содержания позаимствованы у США. Даже с точки зрения лексики в тексте много новых иероглифических слов и терминов, хотя встречаются и новое слово «мир» (кор. «сеге»), и старое – «миропорядок» (кор. «чхончжи», букв. «Небо и Земля»). Ключевым моментом было и то, что руководители Первомартовского движения видели будущую Корею уже не монархией, а республикой.

Текст упоминает гармоничное развитие каждой личности и великий принцип равноправия всего человечества. Слова о гармоничном развитии каждой личности противоречат традиционному дальневосточному мировоззрению, которое ориентировано на прошлое и призывает к следованию в настоящем его идеалам. Кроме того, в Декларации много обращений к будущему и ссылок на современные мировые тенденции и «волну прилива мировых перемен», что тоже противоречит традиционным конфуцианским документам, в которых ссылаются обычно на исторические прецеденты прошлого.

Декларация определяла и методы достижения независимости, в том числе «разъяснение воли нации» и соблюдение порядка: «Мы должны повлиять на японских политиков, придерживающихся модной позиции, идущей в разрез с требованиями разума и природы, придерживающихся старых методов насилия, с тем, чтобы они вернулись к справедливым принципам права и истины».

То есть, от Японии ожидалось, что, понимая тенденции общественного развития, она предоставит Корее независимость и будет играть роль дружественной державы. В тексте прямо сказано, что «мы не собираемся упрекать Японию за недостаточную справедливость», долг заключается в том, чтобы возрождать свое, а не разрушать чужое. Корея и Япония не противопоставляются друг другу, а насильственные действия порицаются.

Такой тон отражает, на мой взгляд, как крепко сидящие в умах идеи паназиатизма, так и особую роль оппозиционера в рамках дальневосточной политической системы: он не пытается изменить ее сам, а обращается к вышестоящим с петицией, призывающей принять правильное решение.

Восстание или нечто иное?

В советской историографии Первомартовское движение называли восстанием, однако, вооруженного сопротивления в основном не было. Движение имело ненасильственный характер и сводилось к массовым демонстрациям, в которых приняло участие, как минимум, полмиллиона корейцев; к кампании гражданского неповиновения; к неучастию в организуемых японцами мероприятиях вплоть до закрытия лавок. Серьезные нападения происходили в основном на завершающем этапе движения либо как попытки отбить арестованных.

В отличие от 1905-1910 гг., руководители движения делали ставку на мирное достижение независимости, а, обнародовав Декларацию, подписанты дали себя арестовать во избежание эскалации насилия. И хотя Первомартовское движение, безусловно, подстегнуло новый виток активности антияпонских вооруженных формирований (правда, скорее, в Китае, чем в Корее), основной упор делался на демонстрацию воли всего народа.

По убеждению лидеров Чхондогё, целью выступления было привлечение внимания международного сообщества массовыми акциями такого масштаба, чтобы японские власти не могли их проигнорировать. Руководители сами опасались, что массовые мероприятия могут привести к вспышкам насилия , и старались удерживать массы. Поэтому христианские исследователи упирают на ненасильственный характер движения и пытаются сравнивать его с индийским движением Сатьяграха.

Впрочем, упор на ненасильственные методы был обусловлен и традиционной практикой. Христианские миссионеры, которым могло грозить изгнание из Кореи, старались не обострять отношения с японскими властями, а Чхондогё, являющееся переработанным вариантом Тонхак, принципиально ориентировалось на проведение мирных акций. Не случайно и то, что 2-3 марта, собственно в дни похорон Коджона, демонстраций не было.

Здесь, правда, хотелось бы обратить внимание на то, что, несмотря на безусловный общенациональный характер движения (15 тыс. демонстраций, 2 млн. участников), традиционная южнокорейская историография пытается представить его настолько общенациональным, что в нем приняли участие чуть ли не каждый пятый, а то – и второй, гражданин страны. Получались такие цифры при помощи весьма несложной манипуляции статистикой: просто суммируется число участников всех демонстраций (то есть считается, что в каждой новой демонстрации принимали участие новые люди, хотя наверняка одни и те же люди принимали участие в целом ряде демонстраций, но во внимание это не принимается).

Следствие по делу подписантов Декларации Независимости проходило открыто и не закончилось смертными приговорами. Тем не менее, жестокость подавления движения японцами превосходила всякие границы. На этом этапе они чувствовали себя в Корее как в осажденной крепости, желая подавить сопротивление любой ценой. Наиболее известным эпизодом, конечно, стало уничтожение жителей деревни Чеамни, когда японские жандармы заперли протестующих в церкви, а потом сожгли это здание. Что же до общего числа потерь, то японцы приводят такие официальные данные: 553 чел. убитых и более 12-ти тыс. арестованных . Корейские националисты называют другие цифры: 7,5 тыс. убитых и около 45 тыс. арестованных (по иным данным, 52 тыс. осужденных) . В советских учебниках говорилось о 8 тыс. убитых и почти 16 тыс. раненых по всей стране. Подобные данные и позволяли в советское время говорить «о восстании», хотя выступления носили стихийный характер и не были доминирующей формой протеста.

Но следует помнить и то, что жестокое подавление японцами мирного Первомартовского движения – важный пропагандистский элемент как официальной южнокорейской историографии, так и сообщества корейских протестантов, стремящихся представить это движение как инспирированное исключительно ими. Не случайно многие истории о корейских мучениках того времени почти повторяют или жития христианских святых, или истории об образцовых конфуцианских патриотах времен Имчжинской войны .

И все же движение достигло цели. Хотя оно было утоплено в крови, японцы были поражены его размахом и поняли, что кроме кнута стране нужен и пряник. Новым генерал-губернатором был назначен адмирал Сайто, который повел так называемую «культурную политику».

Таким образом, у Первомартовского движения есть три очень важных исторических урока, которые делают это событие чрезвычайно важным явлением корейской истории.

Во-первых, несмотря на то, что отдельные случаи вооруженного сопротивления встречались, движение использовало преимущественно ненасильственные методы. Демонстрации были мирными, а авторы Декларации Независимости даже предали себя в руки властей, чтобы не допустить эскалации насилия. Именно поэтому восстания в классическом значении этого слова в Корее не было, но размах движения напугал японцев не меньше (а, возможно, и больше), чем попытки вооруженного захвата власти.

Во-вторых, Первомартовское движение дает нам уникальный для Кореи опыт согласия и сосуществования различных политических сил и религиозных учений. Мы хорошо знаем, насколько губительной была для корейского национально-освободительного движения фракционная борьба, однако среди тех, кто подписал Декларацию Независимости, мы равно встречаем левых и правых, протестантов и сторонников учения Чхондогё, сторонников традиции и адептов модернизации.

Это сочетание традиционного и нового является третьим важным уроком или, точнее, примером того, как авторы Декларации Независимости Кореи видели будущее своей страны на пересечении старого и нового. К сожалению, эти уроки национального единения, достижения консенсуса ненасильственным путем и органичного слияния старого с новым не нашли отражения в последующих событиях истории страны, богатой насилием, разъедающей государства и идеи фракционной борьбой и трагическими ситуациями, при которых патриоты были из числа «замшелых» ретроградов, а сторонники модернизации уповали исключительно на внешнюю помощь, отличаясь друг от друга лишь выбором страны – сюзерена. Именно это делает Первомартовское движение уникальным явлением корейской истории, требующим пристального изучения.

По материалам сайта: https://koryo-saram.ru/pervomartovskoe-dvizhenie/

Related posts:

«Политические партии и движения левого спектра в странах Азиатско-Тихоокеанского региона: история и современность» Владимир Домнич — Влияние идей Мао Цзэдуна на Индию. Цикл публичных лекций по истории Кореи состоится в ТОГУ Иванов А.Ю. — «Проблема острова Ноктундо в средствах массовой информации Южной Кореи»