Проблемы политической идентичности той или иной нации становятся все больше в центре внимания специалистов в связи со стремительным влиянием на мироустройство процессов глобализации. Австралия, сравнительно молодая «иммигрантская» страна, имеющая европейские корни и азиатское месторасположение также не избежала трудного поиска национальной и политической идентичности. Особенно интенсивно процессы идентификации протекали в 80-90-е годы ХХ века. Результаты их оказались поучительными как для самих австралийцев, так и для многих других стран, находящихся в определении национальной принадлежности и поиске политических ориентиров.

До второй мировой войны Австралия полностью ассоциировалась с Великобританией и в культурном плане считалась ее «белой колонией».  Выражение бывшего премьер-министра страны Р. Мензеса «британец до мозга костей» соответствовало культурной и политической ориентации австралийцев. До конца второй мировой войны Австралия проводила жесткую иммиграционную политику. Еще в 1901 г. при поддержке движения «За белую Австралию» был принят закон об ограничении иммиграции в первую очередь для выходцев из Азии и Африки. Расистские  настроения в то время имели широкое распространение. В результате население Австралии почти целиком формировалось из выходцев с Британских островов. После войны положение изменилось. Австралия стала охотно принимать иммигрантов из Центральной, Южной и Юго-Восточной Европы, которые, главным образом, использовались на тяжелых, неквалифицированных работах. Приток иммигрантов увеличивался из года в год. В 60-е годы количество переселенцев в Австралию резко возросло. Так, с 1961 по 1970 гг. в страну въехало примерно 1 млн. человек За весь послевоенный период это число составило 3,5 млн. переселенцев, причем почти 2/3 были выходцами из стран континентальной Европы [Малаховский, 1980, с. 227]. Неанглоязычные «новые австралийцы» стали составлять значительную часть населения в городах и активно участвовали в политической жизни страны, имея свои «этнические организации» и печатные органы на более чем на двух десятках языков. Естественно, что эти «новые австралийцы» не имели столь сильной привязанности к «англосаксонской расе» и ее традициям.

В 70-е годы общий поток иммиграции значительно снизился. Однако, возникла новая тенденция в иммиграционной ситуации – резко возросло количество переселенцев из стран Азиатско-Тихоокеанского региона, Ближнего Востока и Африки. Связано это было с тем, что в условиях понижения связей с Европой и усилением экономических отношений со странами АТР, австралийское правительство, после долгих споров и дискуссий пошло на изменение стратегии «Белая Австралия» и политики «ассимиляции», согласно которым доступ в страну представителям «некавказской» (индоевропейской) расы был ограничен. Политика «ассимиляции» была заменена политикой «интеграции», согласно которой представители «неевропейской» иммиграции и аборигены могут вжиться в австралийское общество, сохраняя свою культурную самобытность. Официально эта политика была провозглашена еще в конце 60-х годов правительством Д. Гортона. Пришедшие к власти в 1973 г. лейбористы значительно ее расширили. Они не просто изменяли иммиграционные законы, а попытались заново определить место Австралии в мире и ее культурную идентичность. Впервые была выдвинута стратегическая концепция «мультикультурализма». Большая заслуга в развитии этой стратегии, по мнению зарубежных исследователей, принадлежала  премьер-министру Г. Уитлему и, особенно, министру по делам иммиграции его правительства А. Грассби.

За короткое время пребывания у власти лейбористы успели подкрепить  политику «строительства новой нации» конкретными делами. Начали они с политики «отдаления от европейского прошлого». В 1974 г. был изменен государственный гимн Австралии. Вместо гимна «Боже, храни королеву» стала исполняться мелодия «Вперед, прекрасная Австралия». С австралийских паспортов исчезли слова «подданный Великобритании». Австралийские граждане стали присягать на верность Австралии, а не королеве. Сама королева стала именоваться «королевой Австралии». Были отменены юридические обращения в Тайный Совет в Лондоне.

С возвращением к власти консерваторов из аграрно-либеральной коалиции не изменило существовавших тенденций. Приток «азиатских» иммигрантов еще более усилился. В 1977 г. правительство М. Фрайзера подписало соглашение с Китаем о воссоединении семей, который      значительно облегчил въезд в Австралию этническим китайцам. Подобные соглашения были заключены также со странами Индокитая, Ближнего Востока, Южной Африки и др. Кроме этого Австралия продолжала импортировать рабочую силу из стран региона и принимать большое количество беженцев. Особенно много осело в Австралии беженцев из Вьетнама и Восточного Тимора. В начале 80-х годов в стране проживало 50 тыс. вьетнамцев, 40 тыс. кхмеров (камбоджийцев), 35 тыс. китайцев, 20 тыс. индийцев, 12 тыс. турок, 12 тыс. сингалов, 11 тыс. яванцев, по 5 тыс. выходцев из Малайзии, Фиджи и Самоа. Кроме них имелась 127 тыс. колония мусульман  из стран Ближнего Востока [Брук, 1986, с. 710]. По некоторым данным их количество колебалось от 100 тыс. до 250 тыс. человек [Australia, New Zealand and the United States, 1991, p. 20 ]. Это в любом случае больше, чем количество евреев проживавших в стране. Также в Австралии обучалось большое количество студентов из афро-азиатских стран.

По мнению отечественных и зарубежных исследователей, демографические изменения происшедшие в Австралии с конца 60-х годов были очень существенными и способными оказывать влияние не только на внутреннюю и внешнюю политику страны. Группа специалистов из Королевского Института международных отношений в Лондоне проводивших исследования австрало-британских связей совместно с учеными Австралийского национального университета определили эти изменения как «драматические» и приведшие к глобальным экономическим и политическим изменениям [International Affairs, 1994 Vol. 70, No 1, р. 42]. Б. Лил из университета  Южного Квинсленда (Австралия) отмечал, что «мультикультурализм» вызвал большие противоречия в 70-е годы», которые продолжали иметь место в течение 80-х и 90-х годов [Berry Leal, 1994, p. 128].  Известный австралийский историк Д. Блэйни писал, что приток иммигрантов из Азии и Африки «создал угрозу возникновения столкновений на национальной почве внутри Австралии» и «подверг опасности региональный статус» страны на международном уровне [Australia, New Zealand and the United States, 1991, p. 19].

Курс на создание мультикультурного общества в значительной степени способствовал укреплению национальной и лингвистической идентичности австралийских этнических групп и их стремлению к повышению своей значимости в пределах австралийского общества. Политику интеграции многие из них воспринимали как создание своеобразной этнической колонии на территории Австралии. В большей степени это относится к афро-азиатским иммигрантам. Неслучайно, авторитетный отечественный этнограф С. И. Брук выделял выходцев из Азии и Африки, проживавших в Австралии в «особую группу пришлого населения, сохраняющую свою обособленность и почти не смешивающуюся с остальным населением» [Брук, 1986, с. 711]. У этой группы отсутствовали космополитические тенденции и, как отмечал профессор из университета Аделаиды, член палаты представителей этого штата Р. Кэтли, она была больше обеспокоена проблемами иммиграции (в сторону увеличения квот для своих – авт.), нежели проблемами «мультикультуризации» [Australia, New Zealand and the United States, 1991, p. 19].

Следуя  новой политике и испытывая определенное давление со стороны этнических групп, австралийское правительство предпринимало конкретные шаги по созданию «мультикультурного общества». В большом количестве стали издаваться «этнические» газеты и возникать «этнические» радиостанции. Кульминацией этого процесса стало учреждение Специальной радиовещательной Службы и открытие «мультикультурного» телевизионного канала на государственном телевидении, вещавшего на языках меньшинств. По каналам СБС постоянно транслировались программы и выпуски новостей из стран, откуда прибыли иммигранты. В образовательной сфере правительство поддерживало сеть «субботних школ» с преподаванием на национальных языках. Кроме того, многие из этих языков были представлены в учебных программах средней школы и официально прошли общественную экспертизу. По мнению идеологов «мультикультурализма» все это способствовало «расширению смысла австралийской идентичности» [Journal of European Studies, 1994 Vol. 24 No 94, p. 129]. Но с другой стороны все эти мероприятия помогали длительному сохранению связей этнических групп с «исторической родиной» и замедляли процессы ассимиляции и адаптации к австралийским ценностям, основанным на европейской культуре и традициях.

Начиная с 60-х годов важное место в политической и культурной жизни страны стали занимать вопросы коренного населения. В мае 1967 г. был проведен общенациональный референдум об отмене направленных против аборигенов дискриминационных положений конституции Австралии. Аборигены признавались гражданами страны, за ними закреплялись права на их земли, возросли государственные ассигнования на их медицинское обслуживание и образование. Эти изменения способствовали важному демографическому повороту: начался быстрый рост коренного населения. В начале 80-х г. число аборигенов уже превышало 161 тыс. человек, а с метисами 250 тыс. [Брук, 1986, с. 711]. Австралийское общество не только повернулось лицом к аборигенам, но и связывало с ними поиски австралийской национальной идентичности.

Возвращаясь к проблеме иммигрантов, следует отметить, что в конце 70-х – начале 80-х годов «новые австралийцы» стали играть заметную роль в политической жизни Австралии. К тому времени они уже составляли значительную часть населения в крупнейших городах. Ускоренными темпами шел процесс формирования их собственных организаций, которые все активнее принимали участие в избирательных и других политических кампаниях. В начале 80-х годов в стране насчитывалось уже около 2,3 тыс. «этнических организаций», издавалось свыше 70 печатных органов более чем на двух десятках языков. Все политические партии уделяли большое внимание «этническому фактору», стремясь привлечь на свою сторону избирателей из числа неанглоязычных «новых австралийцев». Австралийские политические обозреватели единодушно предсказывали усиление значения «этнического фактора», утверждая, в частности, что от голосов «этнических меньшинств» будут в немалой степени зависеть в обозримом будущем исход парламентских выборов.

Показательна в этом плане деятельность вьетнамского сообщества в Австралии. Именно их активность сказалась на мягкой политике австралийского правительства по отношению к Вьетнаму. Лейбористы на выборах 1983 годы выступили с планами восстановления помощи Вьетнаму, что во многом способствовало их победе в избирательной гонке. Такая позиция лейбористов была вполне объяснима. Вьетнамцы составляли до 5% электората в трех федеральных округах – одном в Мельбурне и двух в Сиднее.

Под давлением «этнических организаций» правительство продолжало принимать непопулярные у большинства австралийцев иммиграционные законы. Так, в начале 80-х годов Австралия вышла не первое место в мире по числу политических иммигрантов. Далеко не все из этих иммигрантов боролись у себя на родине за «демократию» и «права человека». Серьезную проблему для самой Австралии представляли реакционные элементы, связанные с сепаратистскими, националистическими и религиозными экстремистскими организациями. В стране действовали группы усташей, салашистов и других профашистских течений. Под видом политиммигрантов укрывались идеологи и руководители многих террористических организаций.

К концу 70-х годов «этнические аспекты» стали серьезно вторгаться во внешнюю политику Австралии по таким направлениям как Ближний Восток, Индокитай и Южная Африка. Так, приток ливанских беженцев создал фундамент для поддержки палестинцев внутри австралийского общества. В Мельбурне было сформировано Справочное бюро Организации Освобождения Палестины (ООП). Мусульмане составили значительную часть электората в трех округах в Сиднее и одного округа в Мельбурне. Но примерно столько же избирателей приходилось на еврейскую общину. Такая ситуация вынудила правительство Австралии занять по ближневосточной проблеме центристскую позицию, с одной стороны критикуя Израиль, с другой – не признавая ООП [Australia, New Zealand and the United States, 1991, P. 22].

Другим примером может служить деятельность австралийского правительства по урегулированию камбоджийской проблемы. Оно воспользовалось услугами вьетнамского сообщества, для того чтобы добиться согласия Ханоя с планом мирного урегулирования. Одновременно правительство предприняло дипломатическую активность в Китае и странах АСЕАН и добилось того, что решение проблемы было отложено на будущее. Таким образом, как отмечает Р. Кэтли, лейбористы с одной стороны привлекли на свою сторону избирателей-вьетнамцев, а с другой избавились от репутации правительства с «провьетнамской позицией». [Australia, New Zealand and the United States, 1991, P. 22]. Все это подтверждает серьезность положений о влиянии «этнических групп» на внешнюю политику Австралии.

Девяностые годы ХХ века ознаменовались глубочайшими изменениями глобального характера, которые повлияли на экономическую, политическую, социальную и культурную жизнь планеты, разрушили старую систему безопасности и создали новые геополитические реалии. Крушение Советского Союза и социалистического лагеря привело не только к окончанию «холодной войны», но и исчезновению биполярного мира, с учетом которого строилась система безопасности большинства стран.

В Австралии не только внимательно следили за развитием международных отношений, но и пытались определить место и роль страны в новых исторических условиях. Для этого у страны были серьезные причины. Конец 80-х – начало 90-х годов характеризовались для страны существенными экономическими изменениями. Шел процесс свертывания традиционных экономических связей со странами Европейского Союза и США. С конца 80-х годов отмечалось устойчивое снижение доли стран ЕС в австралийском  экспорте и импорте. В 1991 г. она составила соответственно 12% и 20,8% [International Affairs, 1994 Vol. 70, No 1, р. 45]. Можно констатировать, что к началу 90-х годов, вследствие жесткой протекционистской политики, которую проводило руководство Европейского Союза, Австралия была фактически вытеснена с европейского рынка. Обе стороны оказались на грани торговой войны. На встрече с министром иностранных дел ФРГ Х. Шифером во время его визита в Австралию премьер-министр Г. Эванс угрожал возможностью такой войны и предупреждал, что откладывание решения вопросов о либерализации торговли может привести к ответным мерам со стороны Австралии и стран третьего мира. «Кризис мировой экономической системы, — заявил он, — исходит из Европы» [Australian Foreign Affairs Record, 1989 Vol. 60, No 3, P. 68-69].

Также непросто складывались экономические отношения Австралии и с Соединенными Штатами Америки. Американский рынок долгие годы являлся вторым по значимости для Австралии после Европы, хотя торговля между двумя странами не была столь интенсивной и имела дисбаланс 2:1 в пользу США. В середине 80-х годов администрация Рейгана через Всемирную Торговую Организацию и американский Фонд Увеличения Экспорта добилась снижения уровня цен в глобальном масштабе, что сразу же отразилось на австралийском рынке. Дефицит  Австралии в торговле с СЩА к концу 80-х годов удвоился и составлял 12 млрд. австралийских долларов в год. Экспорт Австралии в США упал на 25%, при одновременном увеличении американского импорта в страну почти в два раза [Department of Foreign Affairs and Trade, 1996, p. 6-24]. Протекционистская политика европейских стран и США коренным образом изменили географию австралийской внешней торговли. Главным направлением экспортных товаров Австралии стал азиатско-тихоокеанский регион. Уже в 80-е годы на его долю приходилось две трети всего австралийского экспорта и импорта. При этом на северо-восток региона приходилось 45% экспорта, а на Юго-Восточную Азию – 15%. Только Япония принимала до 30% экспорта [The Oceanic Economic Handbook, 1990, p. 24-48]. Важность азиатско-тихоокеанского региона для Австралии во второй половине 80-х годов усиливалась начавшимся в стране экономическим спадом. Резко упали цены на экспортную продукцию, возник огромный дефицит платежей, до рекордного уровня выросли долговые обязательства. Правительство вынуждено было пойти на отмену госконтроля и обесценивание денег, но это не дало желаемых результатов. К 1992 г. иностранный долг Австралии составил 42% от ее ВВП [World Today, 1993, No 7, p.128]. Имидж Австралии как «удачливой страны стал уходить в прошлое», особенно на фоне стремительно развивающихся стран АСЕАН, Китая и Южной Кореи и сменился разговорами о «банановой республике» и необходимости «шоковой терапии». Как выразился бывший премьер-министр Сингапура Куан Ю, Австралия становилась «ненужным белым хламом Азии» [International Affairs, 1994 Vol. 70, No 1, р. 49].

Сложная экономическая ситуация, в которой оказалась Австралия в конце 80-х годов коренным образом повлияла на внешнюю и оборонную политику страны. Впервые появилась новая угроза безопасности Австралии, и она не имела отношение к традиционным военным угрозам.  Это была угроза экономическому благосостоянию австралийского общества в условиях усиления конкурентной борьбы на мировых рынках. Осознание экономической уязвимости активизировало деятельность государственных и общественных полисмейкеров по определению места и роли страны в глобальной и региональной экономике. Это привело к появлению новой стратегии, которая строилась на понимании того, что экономический суверенитет Австралии будет разрушаться мощной энергией международного капитала и международного рынка, на которые у страны нет никаких рычагов воздействия. В этих условиях, как отмечал австралийский исследователь Р. Хигготт, «традиционные беспокойства о суверенитете страны, о военных угрозах ее безопасности уступили место одному главному беспокойству – беспокойству за благосостояние общества», что «положило конец делению на экономические и политические области, на внутренние и внешние сферы, которые доминировали во внешней политике Австралии начиная с образования федерации» [Richard Higgott, 1994, p. 49]. Иными словами ради достижения экономического благополучия Австралия готова пожертвовать многими своими традиционными ориентирами во внутренней политике и по иному взглянуть на место и роль страны в системе международных отношений.

Еще в 80-е годы в академических и политических кругах Австралии широко дискутировались темы определения места в современном мире с одной стороны непосредственно страны (локация) и с другой австралийского общества (идентификация). В бесконечных политических риториках явно прослеживались две главные идеи, завладевшие умами, как общественности страны, так и правительственных кругов – идеи регионализма и мультикультурализма. Суть их сводилась к тому, что Австралия как географически, так и политически является частью Азии, а австралийское общество – частью азиатского общества.

Развал Советского Союза и крушение социалистической системы ускорили процессы «хождения Австралии в Азию». С исчезновением «советской угрозы» растаяли надежды на поддержку со стороны США и других западных союзников по вопросам австралийской безопасности, породив в Австралии чувство «ненужности» Западу. Экономические проблемы отразились на состоянии политических отношений между странами Европейского Союза и Австралии. Несмотря на исторические, культурные, интеллектуальные и прочие связи с Европой Австралия все больше отдалялась от нее политически. Европейский Союз, всегда считавшим Австралию «добропорядочным гражданином мира», не уделял должного внимания развитию политических контактов с этой страной. Развал социалистической системы в Европе усилил эти процессы. Руководство ЕС сконцентрировалось на проблемах стран Восточной Европы. Стали оправдываться предсказания многих австралийских политиков и специалистов о неизбежности превращения Европы в «отдельную крепость».

Обособление Европы имело для Австралийской экономики тяжелые последствия. Начавшийся в начале 80-х годов экономический спад не прекращался. Резко упали цены на экспортную продукцию, возник огромный дефицит платежей, до рекордного уровня возросли долговые обязательства. Правительство вынуждено было пойти на отмену госконтроля и обесценивание денег, но эти меры не остановили экономического спада. В 1992 г. иностранный долг Австралии составил 42% от ее ВВП [The Weekend Australian, 27 August, 1996]. Ожидаемая в 90-е годы: скорость роста ВВП в 2.5% в год, тогда как для нормального развития необходимо 7%, ситуацию не улучшит.

Новые реалии пугали австралийскую политическую элиту. Как отмечали британские специалисты А. Маккреу и С. Брук, «австралийские творцы политики все более и более были обеспокоены появлением нестабильного многополярного мира и увеличением военных возможностей  ряда стран в условиях возрастающей нестабильности и напряженности, а главное в условиях отсутствия жизненно важных механизмов для предотвращения и разрешения конфликтов» [Asia-Pacific in the New World Order, 1998, p. 201]. Выход из этой ситуации руководящие круги Австралии видели в усилении политики регионализма и мультикультурализма. Создание системы коллективной региональной безопасности по типу ОБСЕ в Европе, налаживание более тесных военных контактов с азиатскими странами в совокупности с идентификацией австралийского общества как азиатского позволили бы обеспечить надежную безопасность «зеленого континента».

Новые поиски политической идентичности австралийской нации явились результатом стремительно менявшейся геополитической ситуации. В новых условиях, по мнению ряда ученых, картина мира и собственное место в этой картине стали осознаваться, главным образом, через политико-географические образы стран и регионов. Возведение в культ идей «прав человека» и «общечеловеческих ценностей» размывали традиционные национальные стереотипы австралийского общества, и все больше подталкивали его к самоидентификации по региональному признаку.

Идентификация по-австралийски имела свои особенности. Общепринято, что главным принципом любой самоидентификации является добровольность. Люди должны добровольно идентифицировать себя с теми ценностями и символами, которые определяют идентичность. В Австралии идеи регионализма и мультикультурализма не являлись порождением творчества народных масс, а навязывались сверху через административную систему и средства массовой информации. Мощный информационный пресс, причем не только внутренний, но и внешний – со стороны Европы и США,  породили в австралийском обществе чувство неуверенности в определении собственных национальных ценностей и ориентиров.

В начале 90-х годов был заметен процесс культурного отделения Австралии от Европы. В австралийском обществе, особенно в его деловых, административных, академических кругах и в средствах массовой информации, происходила глубокая переориентация ценностей, связанных с определением места и роли Австралии в современном мире. Многие австралийцы перестали себя идентифицировать не только с Великобританией, но и с европейской цивилизацией в целом. Отказ от «европейского наследия» сопровождался идеями создания особой «тихоокеанской нации». Переориентация на тихоокеанский рынок и потребность в дешевой рабочей силе привели к резкому притоку «азиатских иммигрантов», при одновременном сокращении числа приехавших из Европы. Так выходцы из Великобритании в 1994 г. составляли всего 10% населения страны. 50% туристов, посещающих Австралию, также составляют представители государств тихоокеанского региона. По количеству японских студентов Австралия занимала второе место в мире после самой Японии. Японский язык имел тенденцию стать ведущим языком в системе высшего образования Австралии. В коридорах министерства образования страны даже разрабатывался проект переквалификации учителей других иностранных языков в преподавателей японского языка. Доля английского языка в системе образования и в средствах массовой информации постоянно уменьшалась. Одновременно в учебных программах резко сократилось изучение истории Европы, ее культуры, все меньше уделяется внимания европейскому вкладу в основание и развитие Австралии.

Правительство П. Китинга решило ускорить процессы создания мультикультурного общества путем окончательного разрыва с «европейским прошлым», активно поддержав, возникшее в 1991 года Австралийское движение за республику. Идеологи движения считали, что установление в стране республики позволило бы решить многие экономические проблемы и способствовало бы приближению «азиатского будущего». Сам П. Китинг убеждал, что «вовлечение Австралии в регион может быть воспринято серьезно только тогда, когда она избавиться от «психологического багажа прошлого» и установит республиканский статус» [Paul Keating, 1993, p. 7]. В стране стартовал процесс подготовки к референдуму. Однако, идея республиканизма, овладевшая умами политиков, журналистов и бизнес-элиты не нашла полной поддержки среди австралийского народа. Референдум осложнил отношения не только с Великобританией, но и Европейским Союзом в целом. Они еще более ухудшились после выхода в свет в 1993 г. так называемого «Доклада Уэйвелла» по проблемам второй мировой войны. В нем, оборонявшая Сингапур 8-я австралийская дивизия, была обвинена в «трусости, насилии, мародерстве и неподчинении приказам». Попытка свалить провалы английской военной политики на фактически брошенных на произвол судьбы австралийских солдат вызвала в Австралии возмущение и усилила негативные анти-европейские тенденции.

Сближение Австралии с Азией при одновременном отказе от «европейского наследства» в австралийском обществе воспринимается неоднозначно. Многие представители австралийской научной элиты предостерегают от столь резкого поворота австралийской политики лицом к Азии, поскольку это может иметь опасные последствия. Несмотря на свои экономические возможности, Азия остается крайне слабым регионом в области политики и демократии. Известный австралийский политолог, автор новой оборонной стратегии Австралии, Л. Дибб отмечал, что «после снятия ограничений, навязанных «холодной войной» в Азии появляются опасные тенденции» и, что, несмотря на кажущуюся стабильность, эффективность и устойчивость сложившихся здесь отношений, в регионе «сильна историческая вражда, которая может создать угрозу возникновения напряженности и конфликтов» [Manjit Bhatia, 1998, p. 88]. Известный американский ученый С. Хантингтон, автор концепции столкновения цивилизаций, предостерегал Австралию от «броска в объятия азиатских соседей» и напоминал, что национальные интересы этой страны лежат в плоскости «западной цивилизации» [Цит. по: Paul Dibb, 1998, p. 1]. Но в то время высказывания на подобную тему воспринимались как кощунственные, а рассуждения С. Хантингтона осуждались как расистские.

Во второй половине 90-х годов ситуация вокруг проблемы мультикультурализма начинает меняться. Анализируя данную ситуацию, профессор Дж. Хирст из университета Ла Троуб отмечал, что попытки представить австралийскую историю вне связей с европейской цивилизацией очень плохо воспринимались в австралийском обществе [Quadrant, 19 May, 1993]. Более того, одним из главных уроков, которые австралийцы усвоили от контактов с азиатскими странами, явилось понимание того, что политическая культура многих стран Азии не соответствует уровню Австралии и даже представляет опасность для нее [Berry Leal, 1994, p. 135].

Многочисленные этнические конфликты в Европе в первой половине 90-х годов, усиление терроризма на межнациональной и религиозной почве вызвали у австралийцев неуверенность в правильности идеи создания «мультинационального» общества, которая так пропагандировалась и навязывалась государствами ЕС. «Бессилие Европейского Союза в урегулировании кризиса в Югославии, конфликты в Грузии, Армении и Азербайджане, проблемы иностранных рабочих в Германии, — по мнению Б. Лила, — служат плохим стимулом, чтобы учиться у Европы культуре и политике» [Berry Leal, 1994, p. 138]. Да и сами страны азиатско-тихоокеанского региона не очень-то горели желанием принять Австралию в свою «азиатскую семью». Как язвительно заметил премьер-министр Малайзии М. Махатхир, «австралийцы не обладают азиатским характером, а их попытки причислить себя к азиатской нации не имеют под собой никаких оснований, чтобы они там не говорили» [Australian Journal of International Affairs, 1994, Vol. 48, No 1, p. 105]

В марте 1996 года в Австралии к власти приходит коалиция Либеральной и Национальной партии во главе с Джон Уинстон Ховард, которая поставила под сомнение правильность проводимой предшественниками политики.  «Азиатский путь» все чаще стал подвергаться критике. Резкий поворот в умах австралийцах произошел в 1998 году в связи с драматическими изменениями в окружающем Австралию экономическом и политическом пространстве. В Азиатско-тихоокеанском регионе разразился экономический кризис, вслед за которым неминуемо последовал кризис политический. В Индонезии он привел к свержению режима Сухарто, в Малайзии возник конфликт между премьер-министром и его заместителем, приведший к массовым уличным беспорядкам. Рост ксенофобии в Южной Корее, массовая высылка иммигрантов из Малайзии, погромы китайского населения и всплеск исламского фундаментализма в Индонезии также явились следствием кризиса. Прошедший в Маниле в июле 1998 г. Азиатский региональный форум констатировал, что сложившаяся ситуация создала реальную угрозу безопасности во всем регионе [ARF Ministerial Meeting, 26-27 July 1998].

Австралия также испытала на себе последствия азиатского экономического кризиса. Многие азиатские рынки для страны были потеряны, рос торговый дефицит и иностранный долг, обесценивалась национальная валюта. В обществе развернулись широкие дебаты, в ходе которых предпринимались попытки выявить причины и последствия данного явления. Дискуссии выявили, что азиатский экономический кризис поставил под сомнение многие жизненно-важные для Австралии утверждения относительно экономической и политической ситуации в регионе. Стало очевидным, что эйфорические заявления специалистов о региональной стабильности не соответствовали действительности. Широко разрекламированная «азиатская экономическая модель» в реальности представляла собой «смесь капитализма с коррупцией и финансовой некомпетентностью, основанной на иностранных инвестициях и экспортно-ориентированной экономике в государствах авторитарного типа» [Mohan Malik, 2001, p. 3]. «Азиатская демократия», основанная на конфуцианских и исламских ценностях подверглась критике за триадизм, кумовство и элитарную систему власти, которые способствуют народному недовольству и легко могут привести к политической нестабильности, демонстрациям, восстаниям и даже революциям [Christopher W. Hughs, 2000, p. 10]. В ходе дискуссий также выявилась несостоятельность таких региональных организаций как АТЭС, АСЕАН и РФБ при решении проблем выхода из сложных экономических и политических ситуаций. Отмечен рост противоречий между входящих в них странами. В частности, возникли трения между Малайзией и Индонезией по проблемам нелегальных иммигрантов, между Таиландом, с одной стороны, Малайзией и Индонезией — с другой, по вопросу сотрудничества с МВФ, Между Малайзией и Сингапуром – из-за отказа последнего превратить сингапурский доллар в коллективную валюту АСЕАН.

Большую тревогу у австралийской общественности вызвал рост национализма и религиозного экстремизма в регионе. История показывает, что национализм, как правило, возлагает ответственность за собственные внутренние неудачи на некие внешние силы. Поиск внешнего врага – обычная практика националистов. Руководитель Центра стратегических и оборонных исследований  П. Дибб в связи с этим отмечал, что в случае экономического кризиса «национальные лидеры начинают искать «козлов отпущения», чтобы поддержать собственную ослабленную позицию» [Paul Dibb, 1998, p. 2].  Австралия с ее колониальным прошлым и широким присутствием в регионе в настоящем вполне могла претендовать на роль такого «козла отпущения».

Вполне объяснимо, что столь негативная оценка причин и последствий азиатского экономического кризиса привела к изменению отношения австралийского общественного мнения к политике страны, проводимой в последние годы в регионе. Курс на «вхождение в Азию» и лозунги вроде «Австралия – часть Азии» уже не находили поддержки у большинства австралийцев. В информационном бюллетене Центра стратегических и оборонных исследований Австралии отмечалось, что «азиатский кризис» показал глубокие различия между европейской и азиатской экономическими системами», которые вряд ли могут сосуществовать в рамках концепции «глобализации» по причине «отсутствия глобальной общности стилей и этики» [Strategic and Defence Study Center, 1998, p. 4].

В Австралии усилились расистские и анти-иммигрантские настроения. Показательна в этом плане деятельность партии «Единая нация», которая выдвинулась на авансцену австралийской политической жизни во второй половине 90-х годов. На выборах 1996 года ее лидер Полина Хансон была избрана в палату представителей от штата Квинсленд, хотя незадолго до этого была изгнана из Либеральной партии за ее позицию в вопросе о положении австралийских аборигенов. Став членом парламента, она привлекла внимание прессы и затем приобрела немалую популярность в обществе благодаря критическим выступлениям против земельных прав аборигенов, мультикультурной политики правительства и высокого уровня иммиграции в из Африки и Азии. В июне 1998 года партия «Единая нация» неожиданно добилась широкой поддержки на выборах в Квинсленде (23% голосов на выборах и 11 мест в парламенте). Хотя на федеральных выборах в октябре 1998 года партия потерпела поражение и не получила ни одного места в палате представителей, за нее проголосовало 8% австралийцев, что стало подтверждением привлекательности ее популистской программы и темпераментной критики политического истеблишмента.

В обществе вновь возникли дебаты относительно национальной идентичности австралийцев и места Австралии в мировой системе. Выяснилось, что большинство австралийцев находились под влиянием в первую очередь расовых, исторических и культурных факторов, а не географии [Cavan Hogue, 2000, p. 142]. Возврат к старым ценностям и ориентирам был вполне закономерным явлением. Произошло то, что специалисты называют «ксенотрансплантацией», когда чужые «трансплантаты», особенно навязываемые сверху или извне, отторгаются обществом.

«Возвращение» Австралии в цивилизационное поле Запада происходило в особых условиях. Экономический рост страны на фоне азиатского кризиса и усиление ее политического и экономического веса в регионе породили среди части австралийского общества и правящей элиты мнение о превосходстве австралийской нации и о некой исключительной миссии Австралии если не во всемирном масштабе, то, по крайней мере, в азиатско-тихоокеанском регионе. Правительство Ховарда в назидательном тоне стало демонстрировать великодушие и благородство своей страны, оказавшей азиатским странам существенную экономическую помощь. Действительно, Австралия участвовала во всех трех программах Международного валютного фонда (МВФ) по кредитованию Таиланда, Южной Кореи и Индонезии, она пошла на отсрочку платежей по индонезийским долгам, лоббировало смягчение условий предоставления кредитов азиатским странам, неизменно подчеркивая при этом, что истинный друг познается в беде. Дж. Ховард, демонстрируя свое отмежевание от политики Эванса-Китинга, заявлял, что благополучное прохождение Австралии через кризис сделало утверждение о зависимости страны от Азии устаревшим, неуместным и ошибочным. Австралия перестала быть для Азии «попрошайкой, выпрашивающей внимания и признания» [Garry Smith, 1999, p. 195].

Коалиционное правительство  также проявляло озабоченность глобальными проблемами разоружения, нераспространения ядерного оружия, правами человека. Австралия постоянно участвовала в работе комиссий ООН по сохранению окружающей среды и запрету на ядерные испытания, подвергала критике Индию и Пакистан за проведенные ядерные взрывы, активно искала средства массового уничтожения в Ираке. Дж. Ховард и другие видные деятели правящей коалиции неустанно повторяли, что Австралия никогда не была и не будет «азиатской страной», ее культурные и политические идеалы связаны с западной цивилизацией. Идеи нового руководства были находили понимание у значительной части австралийского населения. Это еще раз подтвердил конституционный референдум по вопросу о республике 1999 года, где жители Австралии снова высказали свою лояльность «великой старушке-матери» и «деде Сэму [Cavan Hogue, 2000, p. 141].

События 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке и последовавшие за ними взрывы на о. Бали в Индонезии еще больше усилили «западные» тенденции в австралийском обществе. Австралия приняла активное участие в операциях в Афганистане и Ираке, пригрозила применить силу в отношении стран региона, поддерживающих терроризм, а также проводила жесткую анти-иммиграционную  политику, одобренную большинством населения страны. Если сохранение англо-саксонских ориентиров в определении национальной идентичности еще может вызывать дискуссии, то в политической идентификации австралийцев американо-британское направление остается неизменным.

Литература:

1. Брук С. И. Население мира. Этнодемографический справочник. М.: Наука, 1986, С. 710
2. Малаховский К. В. История Австралии, М.: Наука, 1980
3. ARF Ministerial Meeting, 26-27 July 1998//Australian Member Committee of Security Cooperation in the Asia-Pacific. Strategy and DefenceStudyCenter, AustralianNationalUniversity, Canberra, 2001// http://ausCSCAP.anu.edu.au
4. Asia-Pacific in theNew WorldOrder. Ed. byAntonyMcCrew and Christopher Brook. L., N.Y. Routlage, 1998
5. Australian Foreign Affairs Record,Canberra: Australian Government Publishing Service, Vol. 60, No 3
6. Australian Journal of International Affairs, 1994, Vol. 48, No 1
7. Australia,New Zealandand theUnited States: Inernal change a. Alliance Relations in the ANZUS States. New York etc.: Pranger, 1991
8. BerryLeal. Australian perspectives onEurope// Journal of European Studies – Calfont, 1994 Vol. 24 No 94
9. Cavan Hogue. Perspectives on Australian Foreign policy, 1999//, Australian Journal of International Affairs, Vol. 54, No.2, 2000
10. Christopher W. Hughs. Globalization and Security in the Asia-Pacific: An Initial Investigation// CSGR Working Paper No 61/00,University of Warwick,UK, 2000
11. Department of Foreign Affairs and Trade.Australia–United StatesTrade and Investment Review: A Partnership in Transition. Canberra: Commonwealth of Australia, 1996
12. Garry Smith. Perspectives on Australian Foreign policy, 1998// AJIA, Vol.53, No 2, July 1999
13. International Affairs. L, 1994 Vol. 70, No 1
14. Journal of European Studies – Calfont, 1994 Vol. 24 No 94
15. Manjit Bhatia, “Advance and Retreat: The Domestic Sources of Australia’s Foreign Policy Turmoil”// Pacific Focus. Vol. XIII, No. 1 (Spring 1998).Inhon,Korea
16. Mohan Malik. Recent Security Development in Asia-Pacific// Australian Member Committee of Security Cooperation in the Asia-Pacific. Strategy and DefenceStudyCenter, AustralianNationalUniversity, Canberra, 2001// http://ausCSCAP.anu.edu.au
17. The Oceanic Economic Handbook,London: Euromonitor Publication, 1990
18. Paul Dibb. The End of Asian Miracle? Will the Current Economic Crisis Lead to Political and Social Instability?// AustraliaNationalUniversity, Strategy and Defence Study Center Newsletter, Spring 1997/summer 1998 // http://ausCSCAP.anu.edu.au
19. Paul Keating, “A New Vision forAustralia”. The H. V. Evatt Lecture, Sydney: The Evatt Foundation,28 April 1993
20. Quadrant, 19 May 1993
21. Richard Higgott, “Closing a Branch Office of Empire: Australian Foreign Policy andUKat Century’s End”// International Affairs. L., 1994, Vol. 70, No 1
22. Strategic andDefenceStudyCenter. Newsletter. Spring 1997 – Summer 1998 (http://coombs.anu.edu.au/Depts/RSPAS/SDSC/news /html)
23. The Weekend Australian,27 August 1996
24. World Today. L., 1993, No 7

Related posts:

Круглый стол «Итоги Великой Отечественной и Второй мировой войн. Взгляд в будущее» в городе Иваново. В. Н. Тимошенко — Политика США в южной части Тихого океана после «холодной войны» Романова М.И. – Английский либерализм и общественная мысль Японии в конце XIX века В. Н. Тимошенко — Восточноазиатское сообщество и его перспективы для России и стран АТР