«Британия Южных Морей», «Тихий уголок старой Англии», «Верный сын Британской империи» — так еще пару десятилетий назад называли Новую Зеландию. Однако с середины 80-х годов ХХ века об этой стране заговорили как о «возмутителе спокойствия в АТР», «предателе интересов Запада», «непослушном мальчике», зараженным неизлечимым «новозеландским синдромом». Новая Зеландия оказалась единственной страной западного мира, которая смогла отстоять собственные интересы даже ценой разрыва традиционных военно-политических отношений со своими могущественными союзниками в условиях продолжавшейся «холодной войны». Она создала оригинальные социальные и политические отношения внутри страны и по-новому определила ее роль и место в системе международных отношений. Столь радикальные изменения были связанны с процессами национальной и политической самоидентификации новозеландского общества, протекавшие со второй половины ХХ века. Свертывание экономических связей с Европой, уменьшение британского культурного влияния, переосмысление многих европейских ценностей, уникальное географическое положение привели к возникновению особого «новозеландского национализма».

В своих основных чертах развитие Новой Зеландии повторяло путь других «белых доминионов» Великобритании. Главным сектором экономики являлось сельское хозяйство, ориентированное, главным образом на бывшую метрополию. Во внешней политике, согласно стратегии «имперского единства», осуществлялась ориентация на метрополию как на единственного и надежного «протектора».

После второй мировой войны Новая Зеландия связала свою судьбу с другой «дружественной» страной, способной защитить ее – Соединенными Штатами Америки. Заключенный в июле1951 г. договор о взаимной обороне между Австралией, Новой Зеландией и США  (АНЗЮС) явился реальным воплощением новой политики «опоры на двух протекторов». Новая Зеландия, также как и Австралия стремилась использовать союз не только для обеспечения своей безопасности, но и для защиты своих региональных интересов. Следуя в фарватере политики своего союзника, Новая Зеландия в большей степени служила глобальным интересам США и оказалась втянутой во многие внешнеполитические акции, включая войну в Корее и во Вьетнаме.

В начале 70-х гг. казалось бы, незыблемый союз стал подвергаться сомнению. Пришедшее к власти в 1972 году лейбористское правительство проявило новый подход к решению внешнеполитических проблем. Лидер Новозеландской лейбористской партии (НЗЛП) Норман Кирк объявил, что «малые страны» в новой международной обстановке не должны всецело полагаться на своих протекторов и отстаивать собственные интересы [1]. Лейбористское правительство вывело воинский контингент из Вьетнама и подвергло пересмотру сотрудничество с США в области ядерной стратегии, выдвинув идею создания в южной части Тихого океана безъядерной зоны. В качестве первого шага воплощения в жизнь этой идеи планировалось введение запрета на заходы американских кораблей с ядерными силовыми установками и ядерным оружием на борту в новозеландские порты.

Столь радикальный пересмотр внешней политики был обусловлен глубокими процессами, происходившими в Новой Зеландии во второй половине ХХ века. Эти процессы, затронувшие области экономики, культуры и социальных отношений, были тесно связаны с проблемами становления нации и определения национальной идентичности.

Долгое время политическая система Новой Зеландии строилась в основном по двухпартийному принципу. У власти, сменяя друг друга, находились две политические партии – Национальная и Лейбористская. Национальная партия Новой Зеландии, объединявшая в своих рядах зажиточных фермеров и крупную городскую буржуазию, являлась приверженцем либерально-консервативных традиций, включая верность Британскому Содружеству и партнерам по АНЗЮС. Лейбористская партия провозглашала принципы социальной справедливости и во многом напоминала Лейбористскую партию Великобритании. Внешнеполитический курс лейбористов мало, чем отличался от политики своих оппонентов. После второй мировой войны двухпартийная система претерпела серьезную трансформацию.

В послевоенные годы в Новой Зеландии произошли существенные изменения в экономике. Из страны преимущественно аграрной она превратилась в аграрно-индустриальную. Быстрыми темпами развивались машиностроение, металлообрабатывающая, химическая, нефтеперерабатывающая, угольная, текстильная промышленность. Расширилась сеть автомобильных, железнодорожных и воздушных сообщений. Чрезвычайно увеличился приток иностранных капиталовложений. К 1976 г. их общая сумма достигла 1, 4 млрд. долларов [2].

Индустриальное развитие сопровождалось ростом сельского хозяйства, которое, используя новейшие технические средства, добилось значительного увеличения производства продукции. При этом рост сельскохозяйственного производства сопровождался неуклонным уменьшением числа работающих в аграрном секторе. В тоже время, количество работающих в обрабатывающей промышленности, строительстве и энергетике и особенно в сфере обслуживания, финансах, органах управления постоянно возрастало. К 1979 г. в первичном, вторичном и третичном секторах новозеландской экономики работало соответственно 10, 8; 34, 1 и 55, 4% самодеятельного населения [3]. Естественен поэтому был все увеличивающийся рост городского населения. В1977 г. Население Новой Зеландии насчитывало 3140 тыс. человек, из которых более половины проживало в семи крупнейших городах.

Экономический подъем привел к резкому росту притока рабочей силы из-за рубежа. Страна нуждалась в рабочих руках, и власти поощряли иммиграцию. Так, были отменены квоты и расширены субсидии иммигрантам из западноевропейских стран. При этом в страну привлекались, как правило, высококвалифицированные специалисты. Многим иммигрантам правительство предоставляло возможность повысить свою квалификацию. За 1960 – 1971 гг. положительное сальдо внешней миграции составило 80, 9 тыс. человек. Только в 1973/74 г. число вновь прибывших в страну составило свыше 38 тыс. человек [4]. Основная масса приезжих селилась в крупных городах и промышленных центрах. При этом увеличивался удельный вес иммигрантов не только в промышленности, но и в финансовом и страховом деле, сфере социального обеспечения, коммунального и личного обслуживания.

Рост экономики страны сопровождался улучшением социального положения населения. К концу 60-х годов по уровню жизни, измеряемого валовым внутренним продуктом на душу населения, Новая Зеландия занимала четвертое место в мире. О стране заговорили как о государстве «всеобщего благоденствия», где не существовало социального неравенства, характерного для североамериканских и европейских стран.

Еще с начала 60-х годов новозеландское правительство приступило к диверсификации национальной экономики и ее внешней торговли, чтобы ослабить их зависимость от бывшей метрополии. Параллельно с перестройкой промышленности шло освоение новых рынков сбыта. Поиск их субсидировался правительством. Уже к началу 70-х годов ведущее место во внешнеторговых отношениях Новой Зеландии заняли три крупнейшие страны Тихоокеанского бассейна – США, Австралия и Япония. Потребителями новозеландской продукции стали также страны Ближнего Востока, Юго-Восточной Азии и Латинской Америки.

Экономические изменения после второй мировой войны привели к появлению в стране «нового социального класса». Если довоенная Новая Зеландия, ориентированная на стабильный экспорт в Великобританию, представляла из себя некое застывшее консервативное общество, то в последние десятилетия в этом обществе произошли глубокие изменения. Индустриализация страны и рост обслуживающих секторов экономики требовали высококвалифицированной рабочей силы. Это дало толчок к развитию образования вообще и специального и высшего образования в частности. Если в 1945 г. вузы страны закончило всего 5 тыс. человек, то в 1981 университетские дипломы получили 170 тыс. [5]. При этом подавляющее большинство дипломированных специалистов обучались в Новой Зеландии, а не в Великобритании как раньше. Эти люди стали приобретать свой экономический и социальный статус в обществе. Некоторые успешно продвигались в области бизнеса и финансов, другие стали занимать влиятельное положение в сфере услуг, средствах массовой информации, образовании и государственной службы. Таким образом, возникла новая, стремящаяся к власти капиталистическая элита. Часть этой элиты, поддерживающая принципы свободного предпринимательства, объединилась в Новозеландскую партию, которая, по выражению лидера лейбористов Д. Лонги, являлась «возрожденной Национальной партией Новой Зеландии» [6]. Другая часть, сосредотачивавшая свою деятельность на социальных проблемах, вошла в состав Лейбористской партии, заметно повлияв на ее дальнейшую политику. Третья часть, в основном интеллигенция, стала создавать свои новые политические объединения, вроде Партии ценностей.

Новую политическую элиту объединяли два важных обстоятельства.  Во-первых, она представляла «новый социальный класс», в который входила часть городского населения, представленная высококвалифицированными рабочими и хорошо образованной городской интеллигенцией, многие из которых являлись выходцами из семей послевоенных иммигрантов. Во вторых, новая элита, впрочем, как и весь «новый социальный класс», ни экономически, ни политически, ни культурно не была связана с Великобританией. Поэтому именно она стала главным вдохновителем возникавшего «новозеландского национализма».

Сразу после второй мировой войны новозеландское общество по-прежнему продолжало ассоциировать себя с Великобританией. Во время войны новозеландские солдаты сражались за Британскую империю, за британскую нацию, за британские интересы. У. Черчиль был популярен в Новой Зеландии, потому что он считался героем в Великобритании, вступление на престол молодой английской королевы искренне приветствовалось жителями далекой страны, первое в мире восхождение на Эверест новозеландца Э. Хиллари расценивалось как победа «англо-саксонской расы». Даже вступление в АНЗЮС рассматривалось как действие в пределах традиционного новозеландского самоопределения как «лояльного слуги большой империи» [7]. Подобный образ страны поддерживался и поощрялся Великобританией. Как отмечал новозеландский историк Дж. Филлипс, восприятие новозеландцами своей страны как «самого прекрасного сына империи» «исходило от британского правящего класса и удовлетворяло потребности этого класса» [8].

С возникновением «нового социального класса» отношение к Новой Зеландии как к «уголку старой Англии» внутри страны стало меняться. Начался процесс резкого снижения уровня  влияния британской культуры на новозеландское общество. Доля английских радио и телепередач, фильмов произведенных в Великобритании к началу 80-х годов снизилась почти в три раза. Если в 1957 г. половина всех продаваемых в стране книг была произведена в Англии, то к 80-м годам английская доля составляла всего 10%. Одновременно количество книг новозеландского производства увеличилось с 7% до 65%  [9]. При этом публикации, радио и телепередачи были обращены к местной новозеландской аудитории, а не к британской, как это было раньше. В школах и университетах было введено преподавание новозеландской истории, новозеландской литературы. Возникли национальные театры и музеи.

В 60-е годы британскую культуру попыталась заменить популярная культура Соединенных Штатов Америки.  Голливудские фильмы и поп-музыка вызывали интерес у части населения страны. Но американская культура вызывала неприятие у «нового социального класса» Новой Зеландии, особенно у его высокообразованной элиты. Американскую экспансию в этом направлении она воспринимала как «культурный империализм». Поэтому,  как отмечал Дж. Филлипс, «Соединенные Штаты не смогли заменить британскую культуру и стать новым эмоциональным и интеллектуальным центром», а «освободившееся пространство заполнялось интересом в первую очередь к собственной истории и собственной культуре» [10]. Участие Новой Зеландии в войне во Вьетнаме еще больше отдалило страну от Соединенных Штатов Америки и усилило процессы поиска национальной идентичности, поскольку вызвало у населения «чувство позора, за то, что Новая Зеландия оказалась всего лишь прыщом на хвосте большого орла» [11].

Политическая элита «нового социального класса» в своей борьбе за власть со старыми консервативными кругами не хотела и не могла иметь ничего общего с их политикой и идеологией. Она стремилась выработать свои ценности, которые бы по-новому определили место Новой Зеландии в мире. Следствием этих стремлений и стало возникновение «новозеландского национализма». Страна стала рассматриваться как исключительное место на Земле, экзотической природе которой угрожали некие отрицательные стороны индустриальной цивилизации. Экологические движения и «зеленые» постоянно противопоставляли образы девственной природы последствиям экологического загрязнения. Именно в этот период новозеландцы стали чаще именовать свою страну «Киви», чтобы подчеркнуть исключительность ее флоры и фауны. Само слово «киви» стало использоваться для обозначения всего новозеландского: «киви-продукт», «киви-спорт», «киви-девушка». Все это эмоционально заряжало население и, по мнению «зеленых», способствовало усилению национального сплочения.

Первое проявление «новозеландского национализма» случился в1973 г., когда лейбористский премьер-министр Н. Кирк послал в район атолла Муророа новозеландский военный корабль, в знак протеста против французских ядерных испытаний. Это вызвало в стране огромное чувство национальной гордости. Борьба за экологию становилась важным фактором в становлении новозеландского национализма. Неслучайно, возникшая в начале 70-х годов Партия ценностей впитала в себя многие идеи защитников окружающей среды. Партия  призвала к переоценке духовных и материальных ценностей и стремилась привести их в соответствие с Всемирной декларацией о правах человека.

Изменились ценности и у Лейбористской партии. Лейбористы стали постоянно подчеркивать, что их главной целью также является национальное единение и достижение подлинной независимости. По их мнению, «единство и независимость взглядов» могут показать пример более многочисленным, сильным и более могущественным нациям. « Мы можем создать такую превосходную систему, — говорили они, которую весь мир будет уважать, которой большинство стран будет завидовать, а многие – подражать» [12].

С позиций национализма выступала и Новозеландская партия, как она сама себя представляла – партия фермеров и буржуазии. Сплочение новозеландской нации она видела в полной ликвидации половой и расовой дискриминации, отмене раздельной системы представительства коренного народа маори в парламенте и даже в выходе страны из блока АНЗЮС. На выборах1984 г. Новозеландская партия сыграла определенную роль в поражении Национальной партии, собрав более 12 % голосов избирателей.

С процессами национальной идентичности новозеландцев были связаны протесты против спортивных контактов с Южно-Африканской республикой. Они были вызваны не только выражением отрицательного отношения жителей страны к режиму апартеида. Долгое время в рамках «белых» доминионов проводились различного рода спортивные соревнования. Особой популярностью пользовались матчи по регби. Этот традиционно британский вид спорта долгое время ассоциировался с англо-саксонскими ценностями, а регулярные соревнования по регби демонстрировали как бы единство этих ценностей  среди бывших доминионов и метрополии. Протесты против турне южноафриканских регбистов выражали в первую очередь нежелание Новой Зеландии причислять страну к наследникам англо-саксов и «идентифицировать себя с мировым господством белого человека» [13]. В 1973 г. Н. Кирк отменил запланированные соревнования с регбистами ЮАР, а когда в начале 80-х годов правительство Национальной партии их вновь разрешило, по стране прокатилась мощная волна протестов, сопровождавшаяся столкновениями с полицией. Как отмечал новозеландский исследователь Д. Чаппл, регби впервые стало источником международных проблем и «подвергло сомнению нашу прежнюю национальную идентичность»[14].

В становлении «новозеландского национализма» большую роль сыграло феминистское движение страны. Новое поколение женщин требовало все больше прав в области экономики, образования, культуры и политики. И они добились многого. Если в 1951 г. в парламенте Новой Зеландии имелся всего один представитель «прекрасного пола», то к началу 80-х годов количество женщин достигло тринадцати человек. Феминистки оказали влияние на формирование новой национальной идентичности. Своим активным участием в антивоенных акциях и протестах против регби они «подрывали в стране «мужскую культуру» (война, регби и т. д.) и подвергали сомнению «идентификацию Новой Зеландии как страны мужского начала» [15]. Именно с наличием «мужского начала» ранее идентифицировалась «англо-саксонская раса».

Важнейшим элементом в формировании новозеландской идентичности стала проблема коренного населения – маори.  В начале 70-х годов в Новой Зеландии развернулось движение за представление страны как страны маори, как Аотеароа («Страна длинного белого облака»). Еще с конца XIX века в Новой Зеландии существовало культурное движение «маориленд». В  то время преобладало убеждение, что маори являются вымирающим народом, и их судьба всецело находится в руках пакеха – белых жителей Новой Зеландии. Культура маори, по мнению пакеха, должна была быть приспособленной к европейской культуре для их же блага. Мореходные и военные качества маори сравнивались с анго-саксонскими традициями, маорийские легенды и сказания отождествлялись с норвежскими и греческими. Иными словами, как писал Дж. Филлипс, маорийцы представлялись как «почетные белые», «наши маори», а сама культура «маориленда»  была призвана сделать Новую Зеландию «более похожей на историческую родину — Великобританию»  [16].

Движение за Аотеароа коренным образом отличалось от культуры «маориленда». К началу 70-х годов численность маорийского населения превысила 225 тыс. человек и продолжала расти вследствие высокой рождаемости [17]. Маори образовали наиболее влиятельное национальное меньшинство в Новой Зеландии, которое стало добиваться больших прав, в том числе прав на землю, на использование родного языка, на возрождение национальной культуры.  Произошла политическая мобилизация маорийских племен. Они резко активизировали свою деятельность, особенно по защите земельных прав. В1975 г. маори Северного острова устроили грандиозный «земельный марш», который привел к серьезным столкновениям между аборигенами и европейскими поселенцами на окраинах Окленда. Противостояние удалось остановить только с помощью полиции и армейских частей.

Действия маори нашли поддержку у многих пакеха, в первую очередь из числа «нового социального класса». В поисках национальной идентичности «новый класс» проявлял особый интерес к маорийской  и полинезийской культуре. Этот «ренессанс» «неизбежно вел новозеландцев — маори и пакеха — к переосмыслению «европейского культурного доминирования в этой части мира» [18]. Новозеландцы еще задолго до второй мировой войны ощущали принадлежность своей страны к Тихоокеанскому региону. Но в то время «тихоокеанская принадлежность» связывалась с поддержкой западных экономических и политических интересов и охватывала весь регион, включая Юго-Восточную Азию, Японию и Соединенные Штаты Америки [19]. Движение за Аотеароа способствовало осознанию новозеландцами принадлежности своей страны конкретно к южной части Тихого океана. Сами новозеландцы все чаще стали воспринимать себя как один из народов Океании, причем самый развитый и наиболее ответственный за данную территорию. Поэтому события на Фиджи или в Новой Каледонии становились в центре внимания новозеландского общества.

«Южнотихоокеанская идентификация» имела два важных последствия. Во-первых, усилилось восприятие Новой Зеландии как некой «райской страны», «страны прибоя и солнца» находящейся в южной части Тихого океана, которую необходимо защитить от внешнего загрязнения. Во-вторых, изменилось восприятие угроз в отношении Новой Зеландии. Советский Союз, Китай, коммунизм в Юго-Восточной Азии перестали вызывать опасения. Они воспринимались как некий другой и далекий мир. Зато на Юге Тихого океана вырисовывалась «угрожающая тень» Франции, взрывающая атомные бомбы и подавляющая движение канаков в Новой Каледонии. Эти страхи усиливались от присутствия в регионе американских кораблей, с атомными бомбами и ядерными силовыми установками. Именно Францию и США молодой «новозеландский национализм»  стал воспринимать как главных нарушителей спокойствия в этой части земного шара.

Еще одним важным элементом нарождавшегося «новозеландского национализма» стало восприятие страны как некого «морального примера» для «испорченного и коррумпированного» «старого мира». Как всякая страна переселенческого типа, Новая Зеландия в своем стремлении привлечь иммигрантов и определить свое место в мире представляла себя как «еще один Эдем», «страну, избранную богом», новый «остров Утопия». Подобные явления наблюдались и в Австралии и в США. Но в отличие от этих двух стран, «новозеландский утопизм» базировался на местных традициях. Исключительные природные и климатические условия породили у жителей страны мотивацию на «ограждение самих себя от пороков индустриализации и урбанизации старого мира» [20]. После второй мировой войны, с ростом экономики и благосостояния, о Новой Зеландии стали говорить как о «мировой социальной лаборатории», главным экспериментом которой являлось создание «государства всеобщего благоденствия». Однако к началу 80-х годов такая роль страны в мировой истории перестала удовлетворять требованиям «нового социального класса», тем более что в мире к тому времени появилось немало примеров эффективной социальной политики. Не найдя особых оснований для национальной исключительности внутри страны, эта часть новозеландского общества перенесла свои национальные устремления в русло внешней политики. Демонстрации у атолла Муророа в 1973 г. и протесты против турне южноафриканских регбистов в 1981 г. впервые привлекли внимание мирового общественного мнения к этой маленькой, находящейся «на краю света» стране.  Возникшее тогда чувство национальной гордости («На нас смотрит весь мир!») привело к появлению идеи о некой исключительной роли новозеландцев  на международной арене, о возможности их стать «моральным примером» для всего остального мира. Суть этого «утопического морализма» сводилась к тому, что Новая Зеландия была не способна влиять на международные отношения посредством военной силы или с помощью экономических рычагов и единственным средством воздействия являлся «моральный пример». В условиях «холодной войны» полем применения «морального примера» виделась борьба за мир, за предотвращение ядерной катастрофы, за мировую экологию. Понимая, что во всемирном масштабе добиться этого будет сложно, новозеландцы сосредоточили свое внимание на Южнотихоокеанском регионе, который, по их мнению, еще можно было бы оградить от «болезней «старого мира». В связи с этим Д. Филлипс рассматривал новозеландский «утопический морализм» как некий эквивалент «доктрины Монро». В свое время, Соединенные Штаты, обосновывая эту доктрину, ссылались на желание оградить Латиноамериканский континент от «старых колониальных европейских ценностей» [21].

Процессы национальной идентичности и поиска своего места в мире в Новой Зеландии заметно отличались от аналогичных процессов в Австралии. Еще в довоенные времена, когда Новая Зеландия считалась «самым лояльным сыном империи», новозеландцы считали, что «старший брат» относится к ним слишком ревностно и подозрительно, бывает часто «груб и несправедлив». Малейшие признаки какого-либо высокомерия со стороны Австралии всегда вызывали в Новой Зеландии обиду. Тесное сближение после второй мировой войны, укрепление взаимных экономических, оборонных и культурных связей явилось естественной реакцией на тихоокеанскую ориентацию обеих стран, вызванную процессами национальной идентификации. Но если Австралия обращала свои взоры на весь Тихий океан, то Новая Зеландия связывала себя исключительно с его южной частью.

После второй мировой войны в Австралии тоже шли процессы, связанные с появлением нового среднего класса и ослаблением британского влияния. Но в отличие от Новой Зеландии, австралийский национализм сформировался гораздо раньше. К 40-м годам Австралия была уже достаточно урбанизированной страной, со сложившимися традициями и уверенностью в собственных возможностях. Она считала себя крупной региональной державой и серьезным международным актором. Геополитические интересы Австралии имели тенденцию к распространению на север, в Индонезию и Юго-Восточную Азию. Соответственно, по-разному воспринимались обеими странами и исходящие для них угрозы. По опросам общественного мнения в начале 80-х годов австралийцы и новозеландцы сходились во мнении только относительно угрозы, исходящей от СССР (37% и 31% соответственно). Далее восприятие угроз заметно различалось. Если австралийцы ставили на самые высокие места угрозы, исходящие от азиатских стран (Индонезия, Китай, Вьетнам, Япония), то для новозеландцев самыми опасными после СССР, представлялись Соединенные Штаты Америки и Франция [22]. Австралийцы считали, что собственных вооруженных сил будет недостаточно для отражения внешних угроз и необходимо опереться на более мощного союзника. Новозеландцы же полагали, что использование вооруженных сил для устранения их угроз просто нереально и искали пути решения проблем с помощью «морального примера». По-разному протекали в обеих странах процессы иммиграции. Если в Австралии стали преобладать иммигранты преимущественно из азиатских стран северной части Тихого океана, то Новая Зеландия принимала в основном выходцев с островов Океании, что усиливало ее «южнотихоокеанскую идентификацию».

К началу 80-х годов в Новой Зеландии национальная самоидентификация и международное самоопределение не являлись законченными процессами. Они даже не распространились на большинство населения страны. По-прежнему были сильны традиционные представления среди части городского населения, по-прежнему преобладали консервативные традиции в сельской местности. Значительное большинство новозеландцев выступало за участие страны в блоке АНЗЮС. Попытки решения маорийских проблем, особенно в области земельных прав и образования, все еще отвергались основной частью пакеха. Но, тем не менее, процессы идентификации не только продолжались, но и обнаруживали тенденции к доминированию идей «южнотихоокеанской ориентации» и «морального примера». Действительно, в демонстрациях против войны во Вьетнаме, в антиядерных протестах 70-х годов, в столкновениях с полицией во время турне южноафриканских регбистов участвовали в основном молодежь и наиболее образованные круги городского населения. Но среди них были и будущие премьер-министры страны Дэвид Лонги и Хелен Кларк, будущий лидер феминистского движения Маргарет Шилдс, будущий лидер Лейбористкой партии Фил Гофф. Именно участие в общественных протестах 60 – 70-х годов заставило их пойти в политику. Именно эти люди, представлявшие элиту «нового социального класса» стали приобретать неизменную популярность в стране и влиять на формирование общественного мнения в Новой Зеландии.

«Новозеландский национализм» настолько глубоко проникал в общество, что отразился даже на Национальной партии. Как это ни странно, первый шаг к определению «особого места» Новой Зеландии в мире сделали именно консерваторы. В начале 80-х годов премьер-министр Новой Зеландии Р. Малдун объявил о своем новом понимании вопросов внешней политики и экономики. «Наша внешняя политика есть торговля, — провозгласил он, — в значительной степени нас не интересуют внешнеполитические дела, нас ин­тересует торговля» [23]. В этом лозунге отражался не только прагматический подход консерваторов к вопросам внешней политики и экономики, но и просматривались тенденции «самоидентификации по-новозеландски».

Если консерваторы ограничивали «особое место» только вопросами экономики и торговли, то пришедшие им на смену в1984 г. лейбористы во главе с Д. Лонги впервые продемонстрировали миру особенности «новозеландского национализма» в военно-политической области. Внешняя политика теперь велась по двум главным направлениям: за создание безъядерной зоны в Тихом океа­не и против заходов в новозеландские порты кораблей с ядерным оружием на борту. В начале 1985 года Д. Лонги от имени правительства объявил об отказе в посещении Новой Зеландии американским кораблям с ядерным оружием на борту. США предприняли ответные меры, фактически прекратив всякие военные контакты с Новой Зеландии в рамках АНЗЮС. Страна смогла выдержать беспрецедентный нажим со стороны Вашингтона и его союзников.  Это произошло, не смотря на то, что, по выражению Д. Лонги, «США при желании могли раздавить нас как гусеницу» [24]. В1989 г. Новая Зеландия законодательным путем закрепила за собой безъядерный статус. Отменить его была не в силах даже Национальная партия, правившая в стране все 90-е годы.

Необходимо отметить, что во внешней политике «новозеландский национализм» был тесно связан с концепцией «малой страны», к которой причислялась Новая Зеландия [25]. Эта концепция имела широкое распространение и определяла развитие внешнеполитических доктрин вне зависимости от находящейся у власти политической партии. Суть ее сводилась к тому, что «малые страны» в международных отношениях должны занимать место, соответствующее их экономическому и военному потенциалу. Они также обладают неким набором характеристик, отличающих их от остальных стран, и с учетом этих характеристик строят свою внутреннюю и внешнюю политику.

Согласно концепции «малых стран» ограниченные ресурсы небольших государств, предполагают их ограниченное участие в международных делах. По степени участия в международных делах – уровню международной помощи Новая Зеландия заметно уступала другим развитым странам. Решения ООН отчислять на помощь развивающимся странам 0,7% от ВВП Новой Зеландией практически не выполнялись. В1990 г. c приходом к власти консерваторов официальная помощь Новой Зеландии упала до рекордно низкого уровня в 0, 21% от ВВП [26].

Концепция «малых стран» предполагает, что интересы таких государств сужаются до уровня их региона или ограничиваются проблемами, непосредственно их затрагивающими. На первый взгляд эта характеристика кажется не применимой по отношению к Новой Зеландии. Интересы страны, как глобальной торговой единицы, были широко распространены географически. За исключением Австралии, основные торгово-экономические партнеры Новой Зеландии расположены вне ее собственного региона. Но в тоже время жизненно важные интересы Новой Зеландии за рубежом были значительно меньше, по сравнению, скажем, с той же Австралией. В новозеландской политике некоторым географическим областям уделялось приоритетное внимание, в то время как другие просто игнорировались. Для Новой Зеландии основной дипломатической функцией являлось содействие продвижению ее торговых интересов, а внимание дипломатических служб сосредоточивалось только на тех районах, которые имели торговую важность для страны.

Следующая отличительная черта «малых стран» – приоритет экономических интересов над политическими – наиболее характерна для Новой Зеландии. Выдвинутый Р. Малдуном лозунг «внешняя политика — есть торговля» полностью соответствовал данной концепции.

Еще одна предполагаемая характерная черта для малых государств – то, что они всегда стремятся достигать своих внешнеполитических целей через сотрудничество с другими государствами, нежели действуя самостоятельно. Действительно, «малые страны» по определению не могут обеспечить свою безопасность, не опираясь на помощь других более сильных государств. Новая Зеландия при правительствах обеих политических сил всегда предпочитала сотрудничество с сильными партнерами. Правда, если правительства Национальной партии рассматривали интересы союзника как свои собственные, то лейбористы выступали за более независимую внешнюю политику, где интересы союзников не должны были являться высшим приоритетом. Консерваторы первостепенное значение придавали АНЗЮС и союзу с США, а лейбористы стали больше внимания обращать на сотрудничество с Австралией, странами АСЕАН и ООН.

Считается, что «малые страны» традиционно имеют тенденцию поддерживать моральные принципы международных отношений и сложившиеся международно-правовые нормы. Действительно, новозеландцы всегда стремились продвигать свои идеалы во внешней политике, главными из которых считали антимилитаризм, антиимпериализм и интернационализм

[27]. Внутренние идеалы о социальной справедливости переносились ими в область внешней политики и выражались в виде «моральной стратегии» прав человека. Но при этом Новая Зеландия не забывала о принципах прагматического подхода к международным делам. Страну часто критиковали западные партнеры, например, за отказ ввести санкции против Ирана в связи с «делом Рушди» или за недостаточное осуждение действий России в Чечне.

В 90-е годы ХХ века существенное влияние на развитие новозеландского общества и на внешнюю политику Новой Зеландии оказали процессы глобализации. Глобализация рассматривалась новозеландскими политологами как новая эра, последовавшая за «холодной войной». При этом Новая Зеландия одной из первых стала предостерегать мировое сообщество от эйфории, охватившей мир после окончания «холодной войны». Расчеты на то, что «война станет устаревшей» и ее заменят «экономические споры» при ООН новозеландцы называли преждевременными. Министр обороны страны Д. Хенсли высказывал мнение, что за «холодной войной» могут последовать многочисленные региональные угрозы такого уровня, что «биполярная система прошлого может показаться более безопасной» [28].

Главными признаками глобализации, по мнению новозеландских специалистов, являлись экономическая взаимозависимость стран и людей, расширение торговли, рост иностранных инвестиций, интернационализация средств информации. Но в тоже время они считали, что глобализация ни в коем случае не означает подчинение местных и национальных интересов интересам глобальным. Более того, по их мнению, глобализация является главным источником возрождения прав и культур народов Новой Зеландии [29]. Она усилила процесс поиска национальной идентичности. В первую очередь это связано с возрождением конституционных и культурных прав коренного народа – маори. Правительство страны не только подтвердило основные положения договора Вайтанги, позволявшие маори иметь свою собственность и правительство, но и значительно расширило их земельные права. Маорийский язык наравне с английским приобрел статус государственного языка. Сам английский язык в средствах массовой информации настолько разбавлялся маорийскими словами и выражениями, что становился малопонятным для иностранцев. В новозеландском обществе появились «чувство вины» за прошлое страны и несправедливость имевшей место в отношении коренного населения. Подчеркивать свою связь с маори стало модным. Многие семьи европейского происхождения даже стали обучать своих детей в маорийских школах [30].

Процесс национальной идентичности в Новой Зеландии заметно отличался от аналогичных процессов в Австралии. Если австралийская идентичность основывалась на принципах многокультурности (мультикультурализма), то в Новой Зеландии происходило слияние двух культур – коренного населения (Maori) и выходцев из Европы (Pakeha), которые образовывали новую общность людей – «южнотихоокеанскую нацию». В процессе поиска национальной идентичности даже возникала идея о том, что Новая Зеландия является частью Азии, а новозеландцы азиатским народом. В 1993 г. премьер-министр страны Д. Болджер на пресс-конференции в Токио представил себя как азиатского лидера. Это вызвало негативную реакцию со стороны лидеров некоторых азиатских государств. Премьер-министр Малайзии М. Махатхир, отвергая «азиатские амбиции» Новой Зеландии, заявил, что эта страна никак не может быть причислена к азиатской культуре, поскольку она ведет себя не в соответствие с азиатской традицией невмешательства в дела других народов» [31].  В этой связи лидер новозеландской оппозиции Хелен Кларк заявила, что «стремление таких стран как Новая Зеландия, Австралия, США и Канада усилить свое влияние в региональных организациях типа АСЕАН и АТЭС представляют собой попытки навязать им свой свои стиль и методы» [32]. Как отмечал японский ученый М. Камая, «азиатская лихорадка» в Новой Зеландии представляла собой попытку теснее привязаться к региону, а это вызывало в странах Азии опасение, что «новозеландский интерес к региону угаснет, как только экономический рост здесь станет замедляться» [33].

Следуя концепции «морального примера» Новая Зеландия активно работала по обеспечению глобального мира и безопасности. Понимая, что возможности страны ограничены, правительство сформулировало основные критерии своего участия в мероприятиях ООН: соответствуют ли они стратегическим и экономическим интересам Новой Зеландии; имеют ли они реальную перспективу по достижению успеха, приемлемы ли они для противоборствующих сторон, для общественности Новой Зеландии и для ее вооруженных сил [34]. Следуя этим критериям, Новая Зеландия отказалась послать свои войска в Боснию и  Герцеговину, так как эта территория не входила в сферу ее национальных интересов. Она также воздержалась при голосовании в Совете Безопасности ООН по введению эмбарго на поставки оружия в Боснию, чем вызвала недовольство некоторых своих партнеров. Так, премьер-министр Великобритании настойчиво убеждал поддержать международные силы, а Малайзия выразила разочарование новозеландским отказом «помочь единоверцам в Боснии» [35]. В ответ на критику новозеландское правительство заявляло, что будет проводить политику «тихой дипломатии», а не «дипломатии мегафона», полагая, что такая маленькая страна, как Новая Зеландия не может в международных делах руководствоваться только идеологическими и моральными подходами и не имеет «божественного права читать нотации миру» [36].

После азиатского кризиса 1998 г. правительство Национальной партии предприняло попытку улучшить отношения с Соединенными Штатами Америки. В сентябре 1999 г. для участия в саммите АТЭС в Окленде прибыла американская делегация во главе с президентом Б. Клинтоном. Это был первый визит  столь высокопоставленной делегации США после начала антиядерной политики. Американская администрация, заинтересованная в поисках союзников для проведения своих многочисленных «миротворческих» операций желала улучшения отношений с Новой Зеландией. Б. Клинтон, в частности, предложил Новой Зеландии участвовать в операции многонациональных сил в Восточном Тиморе. По достигнутым договоренностям Новая Зеландия отдавала под австралийское командование в рамках ИНТЕРФЕТ один фрегат, четыре вертолета, два транспортных самолета, танкер и батальон пехоты. Общая численность новозеландских военных насчитывала 1200 человек. Это составляло 10% от всего численного состава вооруженных сил страны. Стоимость восточнотиморской операции составляла 75 млн. новозеландских долларов [37]. Новая Зеландия активно поддержала мероприятия США и в других районах мира. Так, в Персидский залив были посланы два патрульных самолета «Орион» и фрегат «Те Каха». Около двадцати новозеландских специалистов входили в состав британских сил в Боснии, несколько военнослужащих занимались разминированием в Косово, более тридцати человек обеспечивали порядок на острове Бугенвиль.

Политика Национальной партии в области обороны и безопасности постоянно подвергалась критике со стороны оппозиции и новозеландской общественности. Так, партия « Национальный альянс» ратовала за независимую внешнюю политику, в том числе от Соединенных Штатов Америки. «Военные союзы, которые защищают статус кво, когда этот статус является несправедливым и недемократичным, — говорил представитель партии М. Робинсон, — не могут быть частью политики нашей обороны» [38]. Еще более радикально была настроена «Партия зеленых». Она предлагала выйти из Договора пяти держав и изменить свое отношение к Австралии пока она следует «устаревшей стратегии» периода «холодной войны», подчиненной целям Америки [39]. Партия «Новая Зеландия прежде всего» выступала за ужесточение иммиграционного законодательства, чтобы страну не использовали как «промежуточный аэродром на пути в другие страны» [40].

В декабре1999 г. на очередных выборах победу одержала оппозиция. Новым премьер-министром страны стала лидер Лейбористской партии Хелен Кларк. Последовавший за этим новый всплеск «новозеландского национализма» ухудшил отношения страны с Соединенными Штатами Америки и Австралией. Австралия утверждала, что транс-тасманские отношения, которые и без того «строились на песке» дали «глубокую трещину» [41]. По мнению США, действия Новой Зеландии вели к разрушению западной системы «коллективной безопасности» и появлению «нового новозеландского изоляционизма» [42]. Они сомневались, как Новая Зеландия, с такой маленькой армией сможет обеспечить взявшие на себя обязательства по поддержанию мира без должных тренировок, артиллерийской и воздушной поддержки, то есть без союзников. Новозеландское руководство отклоняло подобные утверждения и предостерегало США и Австралию от вмешательства в ее внутренние дела, попутно обвиняя их в постоянном «изобретении новых угроз» [43].

Появление «новозеландского национализма» явилось следствием процессов национальной и политической идентификации новозеландского общества. Пример Новой Зеландии демонстрирует, что «малые страны» в современном мире могут занять особое место. При этом не обязательно связывать свое благополучие и безопасность с каким либо сильным союзником или коалицией. Опираясь на нормы международного права, сотрудничая с международными организациями можно достичь экономической и политической стабильности, создать условия для социального развития и внутренней гармонии, сохранить хорошие отношения с соседями. Во всяком случае, в Новой Зеландии в этом не сомневаются.

Библиографические примечания:

1. See:IndependenceandAlliance:Australiain the World Affairs. Ed. by P. Boyce and J. Angel.Sydney: Allen and Unwin, 1983, p. 3
2. Данные по:  Малаховский К. В. История Новой Зеландии. – М.: Наука, 1981, С. 162
3. Там же, С. 165
4. Данные по: Стефанчук Л. Г. Новая Зеландия.  Трудные годы. – М.: Наука, 1987, С. 143 – 144
5. Department of Statistics (New Zealand). –Wellington: Government Printer, 1987b, P. 278
6. См.: Стефанчук Л. Г. Указ. соч. С. 36
7. See:Australia,New Zealandand theUnited States: Internal Change andAllianceRelations in the ANZUS States. — N. Y.: Pranger, 1991, P. 190
8. New Zealand,Canadaand theUnited States. –Dunedin:UniversityofOtago, 1987, P. 158
9. Ibid. P. 38 – 42
10.  Australia,New Zealand and theUnited States, P. 189
11. Ibid. P. 192
12. Цит. по:  Малаховский К. В. Указ. соч. С. 175
13. Australia,New Zealandand theUnited States: P. 193
14. Ibid. P. 192
15. See: Dann, Christine. Up from Under. –Wellington: Allen and Unwin, 1985, P. 26
16. Phillips, Jock. Musings in Maoriland // Historical Studies, Vol. 20, No. 81, 1983, P. 520-535
17. Данные по:  Малаховский К. В. Указ. соч. С. 172
18. See: Renwick, William. Show Us These Islands and Ourselves… //New ZealandJournal of History, Vol. 21, No. 2, 1987, P. 197-214
19. Australia,New Zealandand theUnited States, P. 196
20. Ibid. P. 197
21. Ibid. P. 198
22. Defence and Security: What New Zealanders Want // Defence Committee of Enquiry.Wellington: Government Printer, 1986, P. 40
23. New ZealandInternational Review.Wellington, 1980, No 1, P. 3
24. New ZealandInternational Review, Vol. XIV, No. 4 (July-August 1989), p. 26
25. See: David McCraw.New Zealand’ s Foreign Policy under National and Labour Governments: Variations on the “SmallState” Theme? // Pacific Affairs.Vancouver. Vol. 67, No. 1, Spring 1994, P. 7-25
26. Dominion (Wellington), 30 December 1992, p. 2
27. See: New Directions inNew ZealandForeign Policy.Auckland:BentonRoss, 1985, p. 11
28. New ZealandInternational Review, Vol. XVII, No. 3, 1992 p. 2
29. See: Trans-Tasman Relation: Integration or Divergence? // Australian Instituteof International Affairs(http://www. dfat.gov. au/media/speeches/foreign/1996/index.html)
30. Ibid.
31. New ZealandInternational Review, Vol. XIX, No. 4, 1994 p. 5
32. Ibid. Vol. XX, No. 4, 1995 p. 4
33. Ibid. Vol. XX, No. 4, 1995 p. 4
34. New ZealandHerald. 5 June 1993, P. 5
35. Ibid. 21 May 1994, P. 2
36. D. McCraw.New Zealand’s Foreign Policy in the 1990s: in the National Tradition // The Pacific Review. Center for the Study of Globalization and Regionalisation, University of Warwick, Coventry, U.K., Vol. 13, No. 4, 2000, P. 46
37. AsiaPacific Security Outlook 2000. Ed. by Charles Morrisson.East-WestCenter, Honolulu 2000, P. 117
38. New Zealand Foreign and Defence Policy at the End of the 20th Century: Views of Political Parties// Proceeding of a pre-election seminar held at the University ofAuckland, 21 October 1999 (http://www.vuw.ac.nz/css/docs/reports/Preelection.html)
39.  Ibid.
40. Ibid.
41. Australia and New Zealand: the Defence Policy Gulf// Centre for Strategic Studies, Strategic Briefing Papers, Vol. 4, Part 2, November 2000 (http://www.vuw.ac.nz/css)
42. AsiaPacific Security Outlook 1999. Ed. by Charles Morrisson.East-WestCenter,Honolulu1999, P. 123
43. Ibid. P. 125

Related posts:

Романова М.И. – Английский либерализм и общественная мысль Японии в конце XIX века В. Н. Тимошенко — Политика США в южной части Тихого океана после «холодной войны» В. Н. Тимошенко — Восточноазиатское сообщество и его перспективы для России и стран АТР В. Н. Тимошенко — Территориальные споры с участием Китая и позиция США