Колдунова Екатерина Валерьевна – доцент кафедры востоковедения, заместитель декана факультета политологии МГИМО (У) МИД России, кандидат политических наук.

Направление дальнейшего развития Восточной Азии и АТР зависит от того, какой формат получит здесь региональное лидерство. Станет ли его олицетворением один доминантный игрок – Китай – при подчинении ему остальных участников региональных процессов? Или же лидерская структура будет характеризоваться конфронтацией Пекина и Вашингтона, а вперед выдвинутся военно-стратегические проблемы, ранее находившиеся в латентной форме? Впрочем, ни тот, ни другой варианты не отвечают интересам большинства региональных игроков.

В последние несколько лет в Восточной Азии и Азиатско-Тихоокеанском регионе [1] произошли изменения, связанные прежде всего с глобальным экономическим кризисом. К числу этих изменений можно отнести: институционализацию экономического сотрудничества в Северо-Восточной Азии в формате тройки Китай – Япония – Южная Корея; более тесное финансово-экономическое взаимодействие в рамках АСЕАН+3; более стабильное присутствие России в Восточной Азии; активизацию американских действий в регионе, происходящую на фоне сохранения китайского экономического влияния. Все это (и в особенности действия США в АТР) позволяет по-новому оценить региональный расклад сил.

Азиатский регионализм: новые тенденции развития

Вплоть до недавнего времени региональная структура азиатской части АТР формировалась по так называемому пространственному [2] принципу. Он начал складываться еще в период холодной войны и был связан со стремлением малых и средних стран региона создать такие условия, при которых конфронтационные импульсы государств-лидеров международной системы «гасились» бы коллективными усилиями малых и средних игроков.

Такая ситуация благоприятствовала формированию коллективной субъектности государств, образовавших АСЕАН, и вела к формированию «феномена рулевого». Он сочетал в себе как принцип «центральности» АСЕАН для большинства многосторонних механизмов сотрудничества [3], сформировавшихся в Юго-Восточной, а затем и в Восточной Азии и АТР, так и менее формальные способы сохранения Ассоциацией своей автономности на международной арене благодаря умелому лавированию в рамках созданных институтов.

При этом, несмотря на достаточно высокую активность Ассоциации в вопросах формирования институциональных механизмов сотрудничества, реальные интеграционные процессы складывались в регионе несколько иначе. На протяжении достаточно длительного времени их определяла Япония, которая к концу ХХ в. (благодаря выносу производств своих ТНК) создала в регионе целую промышленную сеть, основанную на принципах межстрановой специализации и кооперирования. Сама Япония смогла добиться впечатляющих экономических результатов за счет кооперационной связи с США. Но эта же связь оказалась и своеобразным ограничителем для Японии. Как только в начале 1990-х годов усилившийся японский бизнес стал представлять опасность для американской экономики, Соединенные Штаты с помощью политического и экономического давления вынудили Японию девальвировать национальную валюту и снять ограничения на внутреннем рынке, допустив туда иностранные, в первую очередь американские, товары [4]. Таким образом, экономическое соперничество региона с Соединенными Штатами на тот момент было нивелировано. Общая же политико-экономическая ситуация после распада биполярной системы способствовала снижению уровня военного присутствия США в АТР.

Достоинством пространственной региональной системы было то, что она давала относительно равные возможности игрокам различного уровня, включая Японию, Китай (активно заявивший о себе в региональных делах с конца 1990-х годов), Южную Корею, Индию, Россию. В интересах малых и средних стран было привлечь как можно больше участников, способных политически уравновесить друг друга и предложить выгодные экономические инициативы. Вовлечение внешних игроков происходило в условиях относительного силового вакуума, означавшего отсутствие ярко выраженной борьбы за политическое влияние в регионе [5]. Политическая борьба смягчалась механизмами регионального сотрудничества, движущей силой которых как раз и выступали малые и средние страны.

США, несмотря на фундаментальный характер своего военно-политического и экономического присутствия в АТР, в конце 1990-х – 2000-х годах в значительной степени игнорировали формирующуюся систему многостороннего сотрудничества, не считая ее эффективным способом взаимодействия с региональными участниками. Приоритет отдавался традиционным военно-политическим альянсам в рамках системы «оси и спиц» [6]. Основные внешнеполитические задачи в период правления администрации Дж. Буша-мл. были связаны с ситуацией на Ближнем Востоке и в Афганистане. Цели борьбы с международным терроризмом требовали высокой степени милитаризации американской внешней политики. Не вмешиваясь в ситуацию в Восточной Азии, США ожидали, что организацию регионального сотрудничества в необходимом направлении возьмут на себя их ключевые союзники, в первую очередь Япония [7]. Развитие азиатского регионализма в начале XXI в. фактически продолжалось без США.

Процессы регионализации в Восточной Азии двигались по двум основным траекториям [8]. Упомянутые выше «формализованные» интеграционные механизмы оказались наиболее успешными в Юго-Восточной части региона. В Северо-Восточной экономическое сотрудничество складывалось скорее стихийно и до недавнего времени шло в фарватере АСЕАН в формате взаимодействия Ассоциации с Китаем, Японией и Южной Кореей.

В 2008 г. на волне опасений, связанных с экономическим кризисом, Китай, Япония и Южная Корея впервые решили объединить свои усилия в рамках тройственного саммита. Одним из направлений сотрудничества стал проект трехсторонней зоны свободной торговли (ЗСТ), о начале работы над которым было объявлено на саммите в 2012 г. [9]

Второе направление было связано с возвышением региональных держав. Путем формальных соглашений и неформальных практик они стремились построить отношения с окружающими их менее крупными игроками так, чтобы организовать региональную среду в своих интересах. Первым лидером такого рода в регионе можно считать Японию, которая, однако, в силу исторических ограничений могла использовать в отношениях со странами региона преимущественно экономические средства [10].

На рубеже 1990-х – 2000-х годов на позиции регионального лидера в Восточной Азии постепенно стал выдвигаться Китай. В качестве одного из внешнеполитических приоритетов он провозгласил формирование «пояса добрососедства» по периметру своих границ, тем самым начав процесс нормализации отношений с соседними государствами [11]. Кроме того, Китай активизировал свои действия в региональных институтах сотрудничества и даже выступил инициатором создания таких новых экономических форматов, как «Форум Боао», а также различных финансово-экономических фондов по линии Китай – Юго-Восточная Азия и Китай – Центральная Азия [12]. Помимо зоны свободной торговли внутри АСЕАН была запущена ЗСТ АСЕАН – Китай. К 2010 г. ее основные задачи были реализованы на 97% в отношениях между Китаем и группой АСЕАН-6 (Бруней, Индонезия, Малайзия, Филиппины, Сингапур, Таиланд). Вьетнам, Камбоджа, Лаос и Мьянма запланировали полностью выполнить обязательства по соглашению о ЗСТ к 2015 г. [13]

Кризисные процессы в мировой экономике заставили многих региональных игроков по-новому взглянуть на механизмы регионального взаимодействия. Несмотря на то, что некоторые восточноазиатские страны смогли пережить глобальный кризис относительно безболезненно (табл. 1), региону требовалась надежная система финансово-экономического сотрудничества, способная предотвратить влияние будущих катаклизмов.

Таблица 1. Темпы роста ВВП в странах Восточной Азии и ключевых странах АТР, %

Источник: Word Bank Development Indicators

Элементы такой системы частично начали формироваться после азиатского кризиса 1997-1998 гг., но по итогам 2008-2009 гг. были существенно изменены и дополнены новыми механизмами. Они включали в себя надзор за экономической ситуацией, развитие рынков азиатских бондов, создание инструментов финансовой поддержки посредством придания Чиангмайской инициативе многостороннего характера, дискуссии о введении новой резервной валюты [14].

Необходимость региональных механизмов контроля за финансовой и экономической ситуацией была осознана еще в канун кризиса 1997–1998 гг. Именно тогда был запущен так называемый надзорный процесс АСЕАН (ASEANSurveillanceProcess). В его задачи входил обмен информацией об экономической и финансовой ситуации в странах АСЕАН. Предполагалось, что члены Ассоциации будут осуществлять экспертную оценку и отслеживать основные экономические тенденции на региональном и глобальном уровнях с целью превентивных действий в потенциально кризисных ситуациях [15]. Хотя процесс и подвергался критике за излишне неформальный характер, препятствующий принятию в случае кризиса каких-либо практических мер на коллективной основе, он стал основой для формирования более широкого регионального механизма в формате АСЕАН+3.

В задачи Диалога по вопросам экономических исследований и политики (ASEANEconomicResearchandPolicyDialogue), действующего с 2000 г. на уровне министров иностранных дел стран АСЕАН, Китая, Японии и Южной Кореи, были включены не только обмен информацией, но и идентификация потенциальных долговых проблем у экономик региона [16]. При этом деятельность Диалога была увязана с другими многосторонними финансовыми инициативами в регионе – развитием рынка азиатских бондов и Чиангмайской инициативой.

Истоки Чиангмайской инициативы также связаны с региональной ситуацией периода 1997–1998 гг. Именно тогда премьер-министр Японии Киити Миядзава предложил странам Восточной Азии создать Азиатский валютный фонд, который бы стал аналогом Международного валютного фонда. Япония была особо заинтересована в создании и продвижении такого регионального экономического института, поскольку именно японские банки занимали лидирующие позиции на восточноазиатском рынке и в наибольшей степени пострадали в результате азиатского финансового кризиса [17]. Японское предложение было встречено в регионе с оптимизмом, однако сразу же столкнулось с ограничениями со стороны МВФ и Соединенных Штатов Америки [18]. Восточноазиатские государства осознали, с одной стороны, что в кризисной ситуации сложно добиться помощи от МВФ, принимая накладываемые им обязательства, с другой – что Япония, выдвигавшая идею регионального валютного фонда, отнюдь не собирается финансировать его в достаточной степени. В результате процесс формирования такого фонда пошел по несколько иному пути.

В 2000 г. между членами АСЕАН, Китаем, Японией и Южной Кореей была достигнута договоренность о двусторонних своповых соглашениях. К 2008 г. между Китаем, Индонезией, Японией, Южной Кореей, Малайзией, Филиппинами, Таиландом и Сингапуром уже была создана целая сеть таких соглашений. Суть каждого из них заключалась в «договоренностях между центральными банками двух стран о возможном обмене национальной волюты на иностранную» [19]. В результате создавалась дополнительная подушка безопасности в случае потенциальных валютных кризисов. Однако и этот механизм не был полностью свободен от привязки к МВФ. В то время как 20% краткосрочной финансовой помощи могли быть предоставлены в соответствии с двусторонними соглашениями, остальные 80% увязывались с помощью МВФ [20].

Учитывая успешное расширение сети двусторонних своповых соглашений, в мае 2009 г. министры финансов АСЕАН+3 договорились о придании Чиангмайской инициативе многостороннего характера (ChiangMaiInitiativeMultilateralization) и создании регионального фонда валютных резервов. В 2010 г. данное соглашение вступило в силу. Региональный фонд должен был объединить финансовые вклады всех участников формата АСЕАН+3 и на момент образования составил 120 млрд долл. [21]

Наибольшие взносы были сделаны Китаем и Японией (по 38,4 млрд долл. США), Южной Кореей (19,2 млрд долл. США), Индонезией, Таиландом, Малайзией и Сингапуром (по 4,55 млрд долл. США) [22]. Многосторонний характер Чиангмайской инициативы был окончательно закреплен путем создания в 2011 г. макроэкономического исследовательского офиса (ASEAN+3 MacroeconomicResearchOffice, AMRO). Участники решили, что одно из направлений деятельности офиса будет связано с постепенным сокращением зависимости условий предоставления финансовой помощи в рамках инициативы от ограничений МВФ [23].

Таким образом, в посткризисный период азиатская часть АТР сохранила достаточно позитивные экономические показатели и продолжила формировать систему регионального экономического управления, нацеленную на то, чтобы предоставить региону если не полную, то хотя бы частичную независимость от глобальных финансовых структур во главе с западными странами в случае будущих потрясений. Гораздо более уверенными стали позиции Китая в многосторонних процессах регионального сотрудничества.

В этих условиях началась активизация американской политики в Восточной Азии и АТР, во многом связанная с ходом и последствиями глобального экономического кризиса.

«Тихоокеанский век Америки»

Отношения Китая и Соединенных Штатов уже давно характеризуются экспертами как ключевые для расстановки сил не только на региональном, но и на глобальном уровнях. Смещение в Восточную Азию центров мирового индустриального производства стало очевидным фактом. Несмотря на это, политика США в регионе в период президентства Дж. Буша-мл. не отличалась динамизмом. Борьба с международным терроризмом, военное присутствие одновременно на двух фронтах (в Афганистане и Ираке) не оставляли Соединенным Штатам возможности для маневра в Восточной Азии.

Видимые изменения американской политики произошли после прихода к власти в 2008 г. Б. Обамы, провозгласившего новый стратегический курс США в регионе. Первыми дипломатическими шагами в этом направлении стали визиты самого президента и госсекретаря Х. Клинтон в Китай, Японию, Индонезию, Индию, Южную Корею, акцентировавшие американское партнерство с ключевыми игроками.

В отношениях с Китаем в 2009 г. был запущен стратегический и экономический диалог (StrategicandEconomicDialogue). К этому времени стало очевидно, что внешнеэкономическая политика восточноазиатских стран, в первую очередь Китая, внесла свой вклад в дестабилизацию финансово-экономической ситуации в мире. Именно Китай осуществлял значительные финансовые вливания в экономику США, скупая американские казначейские обязательства. Существенный приток долларов в американскую экономику негативным образом сказывался на макроэкономической ситуации в стране [24]. В отношениях двух стран назрела необходимость постоянно действующего переговорного формата, который позволил бы обсуждать вопросы, связанным с ростом взаимозависимости американской и китайской экономик.

В отношениях с АСЕАН был взят курс на оживление взаимодействия как с Ассоциацией в целом, так и с ее отдельными участниками. Конкретными шагами в данном направлении стали назначение американского представителя при АСЕАН, подписание Договора о дружбе и сотрудничестве в Юго-Восточной Азии, присоединение США к Восточноазиатскому саммиту (к участию в котором американская сторона ранее не проявляла интереса) [25].

Помимо традиционных партнерств, на двустороннем уровне существенное внимание было уделено отношениям с Индонезией, Вьетнамом, Мьянмой, а также Лаосом и Камбоджей. Между США и Индонезией в 2008 г. была инициирована программа всеобъемлющего партнерства, охватывающая сферы торговли и инвестиций, безопасности, образования, здравоохранения, энергетики, изменения климата и ядерного нераспространения. Отношения с этим крупнейшим мусульманским государством, где доминирует умеренная форма ислама и успешно развивается демократия, становятся для Соединенных Штатов одними из наиболее важных в регионе [26]. Новым направлением политики США в Юго-Восточной Азии стало «прагматическое вовлечение» Мьянмы – после начала перехода от военного к гражданскому режиму в этой стране.

Квинтэссенцией растущего американского внимания к АТР стала известная статья госсекретаря Х. Клинтон «Тихоокеанский век Америки» в журнале «Форин полиси», появившаяся в канун мероприятий АТЭС в Гонолулу под председательством США в 2011 г. По мнению госсекретаря, необходимость расширения американского присутствия в АТР должна увязываться с двумя ключевыми задачами. Первая – обеспечение стабильности и безопасности в регионе в условиях сохранения старых угроз (ситуация на Корейском полуострове, проблемы ядерного нераспространения) и роста новых (природные катаклизмы и территориальные споры в Южно-Китайском море). Вторая – обеспечение благоприятных внешнеполитических условий для американской экономики, включая экспортные и инвестиционные возможности в регионе [27].

Несмотря на изоляционистские призывы некоторых политических сил, отмечала Х. Клинтон, Соединенным Штатам следует не отказываться от своих внешнеполитических обязательств, а произвести стратегическое перераспределение приоритетов. С учетом сложной экономической ситуации внутри страны бóльший доступ к рынкам азиатско-тихоокеанских стран как раз мог бы стать хорошей основой для создания дополнительных рабочих мест и нормализации экономической ситуации в США. Если принять во внимание задачу удвоения экспорта в 2015 г., поставленную президентом Б. Обамой, то становится ясно, что значение АТР как торгового партнера США будет только возрастать. Тихоокеанское направление по объему торгово-экономических связей уже превысило трансатлантическое. Сейчас же, как полагает госсекретарь, Соединенным Штатам необходимо сформировать транстихоокеанскую политико-стратегическую связь по аналогии с трансатлантической.

Элементами региональной стратегии США в АТР, направленными на достижение указанной цели, должны стать следующие действия:

· укрепление двусторонних военно-политических альянсов и адаптация их к новым условиям;

· налаживание диалога с растущими державами (в первую очередь с Китаем);

· активизация деятельности в многосторонних институтах сотрудничества;

· расширение торговли и инвестиций в регионе;

· укрепление американского широкомасштабного военного присутствия;

· продвижение демократии и защита прав человека [28].

Если ранее Соединенные Штаты не рассматривали многосторонние механизмы в качестве приоритетного направления взаимодействия со странами региона, то сейчас, при активном участии США, наметился процесс их трансформации. В зоне особого внимания американской администрации оказались проблемы свободной торговли в регионе.

В частности, в контексте критики деятельности АТЭС в сфере либерализации торговли Соединенные Штаты предприняли попытку сместить фокус содержательной дискуссии в сторону переговорного процесса по Транстихоокеанскому партнерству. Сам же механизм Транстихоокеанского партнерства стал позиционироваться как наиболее эффективный для создания качественных условий свободной торговли в регионе, а АТЭС – скорее как площадка для согласования интересов, но не достижения практических договоренностей.

Истоки формирования Транстихоокеанского партнерства связаны с американской инициативой 1998 г., когда США предложили Австралии, Новой Зеландии, Чили и Сингапуру начать переговоры о заключении преференциального торгового соглашения. Однако на практике переговорный процесс стартовал лишь в 2003 г. На тот момент среди его участников остались только Новая Зеландия, Чили и Сингапур. В 2005 г. заинтересованность в присоединении к процессу высказал Бруней. В 2006 г. Транстихоокеанское стратегическое экономическое партнерство вступило в силу.

Намерениям США присоединиться к партнерству помешал экономический кризис, разразившийся в 2008 г. Американская администрация обратилась к данному механизму тогда, когда понадобились конкретные действия по возвращению страны в АТР. К тому моменту в регионе уже были выдвинуты два паназиатских проекта многосторонних зон свободной торговли (АСЕАН+3 и АСЕАН+6), которые исключали участие США [29].

Сторонники Транстихоокеанского партнерства указывали на тот факт, что Азиатско-Тихоокеанский регион, по сути, «погряз» в различного рода двусторонних соглашениях преференциального типа. Лишь некоторые из них заключались по соображениям экономического характера, а гораздо большее количество преследовало скорее политические цели. В результате чересполосица конфликтующих правил и принципов торговли лишь увеличивала издержки ведения бизнеса и управления производственными цепочками в регионе [30]. Даже многосторонние договоры, такие как Зона свободной торговли АСЕАН (ASEAN Free Trade Area, AFTA) и подобные соглашения в формате АСЕАН+1, напоминали скорее двусторонние форматы, поскольку каждый из участников действовал в соответствии с индивидуальным тарифным графиком.

Согласно логике американской администрации, региону был необходим такой механизм либерализации торговли, который бы носил подлинно многосторонний характер, снимал противоречия, заложенные в существующей системе двусторонних соглашений, и решал целый набор новых задач (например, по защите прав интеллектуальной собственности), идущих в русле принципов «ВТО-плюс».

Форсирование процесса Транстихоокеанского партнерства вскрыло два принципиально различных подхода к формированию норм и правил международной торговли в регионе. Эти подходы отражают интересы государств, находящихся на различных уровнях развития. Так, Китай и ряд стран Юго-Восточной Азии, несмотря на развивающуюся сферу услуг, относятся скорее к группе индустриальных государств. В то же время в США доминируют третичный сектор и инновационная сфера. Как показывает опыт ЗСТ АСЕАН и АСЕАН+1, Китай и участники Ассоциации склонны заключать менее сложные по своему характеру соглашения о свободной торговле. Интересам же США, Японии, Южной Кореи отвечают такие договоренности, которые не только позволят внедрять принципы свободной торговли в отношении готовой продукции, но и обеспечат внутригосударственное экономическое регулирование, создадут оптимальные возможности для функционирования сложных производственных цепочек [31]. А такие цепочки нужны странам технологически развитого ядра мировой системы для того, чтобы осуществлять вынос производств без потери инновационного лидерства.

Таким образом, позиция США предполагает полную либерализацию торговли товарами и услугами, создание благоприятных условий для инвестирования, защиту интеллектуальных прав. Что касается последних, Соединенным Штатам идеальными видятся условия соглашения о зоне свободной торговли, заключенного с Республикой Кореей (KORUS): оно гарантирует права интеллектуальной собственности в течение не 50, как того требуют правила ВТО, а 70 лет [32]. В интересах же Китая – получить доступ к технологиям и, конечно, сохранить должную степень защиты в торговле товарами. Не удивительно, что развитие Транстихоокеанского партнерства было воспринято Пекином как ограничение китайской экономической деятельности. Другие, менее крупные региональные игроки, судя по всему, избрали тактику приспособления, по возможности получая выгоду от обоих подходов.

В военно-стратегическом плане США демонстрируют особую заинтересованность в обеспечении свободы навигации на всем пространстве от Индийского до Тихого океана, включая Южно-Китайское море. Положения, обосновывающие необходимость сохранения американского присутствия в данной акватории, были сформулированы в двух стратегических документах – «Кооперационной стратегии для морской державы 21-го века» (2007) [33] и «Концепции военно-морских операций» (2010) [34]. Речь идет, во-первых, о защите интересов Соединенных Штатов на указанном пространстве (цель – не допустить появления любых возможных конкурентов или противников), а во-вторых, о поддержании условий, при которых США обладали бы полной свободой маневра на всем протяжении морских маршрутов от Европы и Ближнего Востока до Тихого океана [35]. Несмотря на решение об общем сокращении американских военных расходов, принятое в связи с последствиями кризиса, военные обязательства США по отношению к странам АТР существенным образом не ограничиваются [36]. Напротив, происходит технологическое усовершенствование оснащения американских военно-морских сил в регионе [37].

Среди потенциальных угроз Соединенным Штатам упомянутые выше документы называют действия, как со стороны государств, так и негосударственных акторов. К первым отнесен, в частности, территориальный спор между Китаем и государствами Юго-Восточной Азии по поводу островов Спратли. Надо заметить, что его обострение в 2010 г. произошло не без участия самих США, чьи корабли, зайдя в исключительную экономическую зону Китая, тем самым подвигли китайскую сторону на ответные действия и заявления о «стержневых интересах» КНР, распространяющихся на зону Южно-Китайского моря [38]. Это отчасти спровоцировало дальнейшую эскалацию противоречий между Китаем и Филиппинами, Китаем и Вьетнамом.

Таким образом, «возвращение» Соединенных Штатов в АТР способствовало обострению целого ряда противоречий, ранее либо казавшихся урегулированными, либо находившихся в латентной стадии. В экономической сфере наметилось очевидное разделение региональных механизмов на «старые» – которые, как, например, АТЭС, возникли еще в момент распада биполярной системы или сформировались в 1990-е годы – и «новые», вызванные к жизни изменениями в региональной системе, глобальным экономическим кризисом и активизацией американских действий в регионе. Среди последних можно выделить как многосторонние диалоговые процессы, не включающие США, так и те, что подразумевают их более активное вовлечение в дела региона. В военно-политической сфере действия США обострили разногласия между государствами по вопросам, связанным с территориальными спорами в Южно-Китайском море и принципами свободы навигации, и создали (как и в экономической сфере) определенную двойственность региональной стратегической ситуации.

«Стратегическое ограничение» или стратегическая адаптация?

На волне экономического спада в Соединенных Штатах в период кризиса 2008–2009 гг. в международных исследованиях вновь возникла концепция «стратегического ограничения», призванная объяснить возможную линию внешнеполитического поведения государства-гегемона, находящегося в стадии упадка. Согласно данной концепции, самым разумным для государств-гегемонов, переходящих в категорию великих держав или государств-доминант, является отказ от наиболее рискованных международных обязательств, передача части таковых союзникам и сокращение военных расходов [39].

Однако анализ американского курса в отношении АТР позволяет предполагать, что внешнеполитические действия США связаны не столько со «стратегическим ограничением», сколько с приспособлением к новой международной ситуации.

На данный момент на Ближнем Востоке многие из основных политических задач США практически решены. Ключевые авторитарные режимы деконсолидированы [40] либо находятся в стадии деконсолидации и уже не представляют существенной угрозы [41]. Следовательно, на данном этапе американская внешняя политика может быть скорректирована таким образом, чтобы отвечать не только политическим целям, но и задачам экономического восстановления после кризиса.

АТР рассматривается Соединенными Штатами в качестве подходящего региона для создания внешнеполитических условий такого восстановления. По их мнению, рост АТР должен продолжиться не за счет ослабления США. Наоборот, экономическое восстановление США видится в непосредственной увязке с ростом региона. При этом с АТР связана основная политико-экономическая проблема Соединенных Штатов – отношения с Китаем.

В целях решения своих политических и экономических задач США, скорее всего, будут искать способы тактически ограничить Китай, где только возможно. В регионе к таким вероятным «ограничителям», помимо традиционного тайваньского вопроса, относятся текущая ситуация в Южно-Китайском море, позволяющая углублять противоречия между Китаем и его соседями, а также особенности политической системы КНР, с которыми, судя по всему, будет все более активно увязываться критика ситуации с правами человека. Однако при всех имеющихся разногласиях резкое ослабление Китая или непредсказуемые политические изменения в КНР отнюдь не отвечают интересам США [42].

 * * *

Направление дальнейшего развития Восточной Азии и АТР зависит от перспектив трансформации региональной структуры из пространственной в лидерскую. А в случае, если такое изменение действительно будет происходить, – от того, как сформируется региональное лидерство. Станет ли его олицетворением один доминантный игрок (предположительно, Китай) при соподчинении ему остальных участников региональных процессов, или же лидерская структура будет характеризоваться конфронтационными отношениями нескольких игроков (предположительно, США и Китая), или особым типом таких отношений, прецедента которому не существовало в биполярный период?

Первый сценарий предполагает формирование в регионе модели отношений согласно «Пекинскому консенсусу» и, по сути, подразумевает принятие окружающими малыми и средними региональными игроками интересов Китая как первостепенных. Второй, в его более конфронтационном варианте, означает, что существующие региональные механизмы уже не смогут в полной мере нивелировать возникающие противоречия, и на первый план выдвинутся военно-стратегические проблемы, ранее находившиеся в латентной форме.

Ни тот, ни другой варианты не отвечают интересам большинства региональных игроков. Сложившаяся ситуация в целом требует крайне гибкого реагирования на любые проявления противоречий между Китаем и США. России желательно дистанцироваться от любого вовлечения в конфликты, а также по возможности поддерживать конструктивный характер взаимодействия в рамках многосторонних структур – тем более что российское председательство в АТЭС в текущем году дает для этого все основания.

Примечания:

[1] Под термином «Восточная Азия» в данном случае подразумевается регион, географически включающий Китай, Японию, Республику Корея, КНДР, Монголию, российские Сибирь и Дальний Восток, Индонезию, Малайзию, Сингапур, Таиланд, Мьянму, Вьетнам, Лаос, Камбоджу, Филиппины, Бруней. Понятие АТР включает также США, Индию, Австралию, Новую Зеландию, латиноамериканские государства-члены АТЭС. Под «Северо-Восточной Азией» понимаются Китай, Япония, Республика Корея, КНДР, Монголия, российские Сибирь и Дальний Восток, под «Юго-Восточной Азией» – Индонезия, Малайзия, Сингапур, Таиланд, Мьянма, Вьетнам, Лаос, Камбоджа, Филиппины, Бруней.

[2] Понятия «пространственной» и «лидерской» региональной политико-экономической структуры и структуры стабильности были введены в научный оборот А.Д. Богатуровым. Подробнее см.: Богатуров А.Д. Великие державы на Тихом океане. – М.: Конверт-МОНФ, 1997.

[3] Имеются в виду диалоговые механизмы АСЕАН по формуле АСЕАН+1, АСЕАН+3, принцип коллективного голоса АСЕАН в АТЭС. Закреплению принципа «центральности» АСЕАН способствовало также выдвижение в качестве формально необходимого критерия вступления в Восточноазиатский саммит наличие тесных экономических связей с АСЕАН и подписание Договора о дружбе и сотрудничестве в Юго-Восточной Азии.

[4] Воскресенский А.Д. Мировой финансово-экономический кризис и его влияние на развитие отношений в треугольнике Китай-США-Россия // Сравнительная политика, 2011, №1. С.71.

[5] Колдунова Е.В. Дефицит лидерства в Восточной Азии: шансы для малых и средних стран // Международные процессы, 2011, №2 (26). С.70-81.

[6] Имеются в виду двусторонние военные союзы США с Японией и Южной Кореей, а также отношения с Тайванем, Таиландом, Филиппинами.

[7] «Большая Восточная Азия»: мировая политика и региональные трансформации / Под ред. А.Д. Воскресенского. – М.: МГИМО-Университет, 2010. С.116-117.

[8] Подробнее о типах регионализации см.: Широков Г. Глобализация и/или регионализация? (регионализация и ее типы) / Г. Широков, А. Салицкий // Восток (Oriens), 2003, №5. С.16-29.

[9] China, Japan and S Korea in free trade talks. Financial Times. 13.05.2012.

[10] Подробнее см.: Hatch W. Asia’s Flying Geese: How Regionalization Shapes Japan / W.F. Hatch. Ithaca: Cornell University Press, 2010.

[11] Lin G. China’s “Good Neighbor” Diplomacy: A Wolf in Sheep’s Clothing?/G.Lin, J. Garver, D.Hickey, M.Chambers// Woodrow Wilson International Center for Scholars Asia Program Special Report. 2005. No.126.

[12] В частности, подобный фонд был инициирован Китаем для оказания связанной помощи странам Юго-Восточной Азии в период глобального экономического кризиса. Такой же совместный фонд Китай планирует создать в целях хозяйственного освоения Южно-Китайского моря. (Дискуссия в рамках российско-китайской конференции «Потенциал взаимодействия России и Китая в БРИКС и многосторонних структурах в Азиатско-Тихоокеанском регионе», Москва, 1-2 декабря 2011 г.).

[13] ASEAN-China Dialogue Relations. ASEAN Web-site [Electronic resource]. Mode of access: http://www.asean.org/5874.htm (accessed May, 20, 2012).

[14] Kawai M. The Role of an Asian Currency Unit for Asian Monetary Integration. Paper presented at the conference “Beyond Bretton Woods: The Transnational Economy in Search of New Institutions”, 15-17 October, 2008, Mexico; Dieter H. Changing Patterns of Regional Governance/ H. Dieter// The Pacific Review. 2009. Vol.22, No.1. P.73-90.

[15] Terms of Understanding on the Establishment of the ASEAN Surveillance Process, 4 October 1998. ASEAN Web-site [Electronic resource]. Mode of access: http://www.aseansec.org/739.htm (accessed May, 20, 2012)

[16] Kawai M. Op.cit.

[17] Амиров В. Истоки и эволюция Чиангмайской инициативы // Международная жизнь. Специальный выпуск. 2010 (Октябрь). С.49.

[18] Lipsy P. Japan’s Asian Monetary Fund Proposal / P. Lipsy // Stanford Journal of East Asian Affairs. 2003. 3(1). P.93.

[19] Амиров В. Там же, с. 51.

[20] Kawai M. Op.cit.

[21] The Joint Ministerial Statement of the 13^th ASEAN+3 Finance Minister’s Meeting, 2 May 2010. ASEAN Web-site [Electronic resource]. Mode of access: http://www.asean.org/documents/JMS_13th_AFMM+3.pdf (accessed May, 20, 2012).

[22] Ibid.

[23] Saputro E. Where to for ASEAN+3’s Macroeconomic Research Office? / E. Saputro // East Asia Forum [Electronic resource]. Mode of access: http://www.eastasiaforum.org/?p=19703 (accessed May, 20, 2012).

[24] Воскресенский А.Д. Указ. соч. С.71-72.

[25] Limaye S.P. Introduction: America’s Bilateral Relations with Southeast Asia – Constraints and Promise/S.P. Limaye // Contemporary Southeast Asia. 2010. Vol.32, No.3. P.312.

[26] Murphy S.M. US Rapprochement with Indonesia: From Problem State to Partner/S.M. Murphy// Contemporary Southeast Asia. 2010. Vol.32, No.3. P.362-97; Воскресенский А.Д. Указ.соч., с.74.

[27] Clinton H. America’s Pacific Century / H. Clinton // Foreign Policy. 2011 (November) [Electronic resource]. Mode of access: http://www.foreignpolicy.com/articles/2011/10/11/americas_pacific_century?page=0,6

[28] Ibid.

[29] Capling A. Multilateralising regionalism: what role for the trans-Pacific Partnership Agreement? / A. Capling, J. Ravenhill // The Pacific Review. 2011 (December). Vol.24, No.5. P.559.

[30] Ibid, P.554.

[31] Baldwin R. 21^st century regionalism: Filling the gap between 21^st century trade and 20^th century trade rules. CEPR Policy Insight 56. 2011 [Electronic resource]. Mode of access: http://www.cepr.org/pubs/policyinsights/PolicyInsight56.pdf (accessed May, 20, 2012).

[32] Calping A. Op.cit., P.561.

[33] A Cooperative strategy for 21^st Century Seapower. United States Navy, United States Marine Corps and United States Coast Guard. [Electronic resource]. Mode of access: http://www.navy.mil.maritime (accessed May, 20, 2012)

[34] Naval Operations Concept. United States Navy, United States Marine Corps and United States Coast Guard. [Electronic resource]. Mode of access: http://www.navy.mil/maritime/noc/NOC2010.pdf (accessed May, 20, 2012)

[35] Bradford J.F. The Maritime Strategy of the United States: Implications for Indo-Pacific Sea Lines/ J.F. Bradford// Contemporary Southeast Asia. 2011. Vol.33, No.2. P.185.

[36] East Asian Strategic Review 2012. Tokyo: The National Institute of Defense Studies, 2012. P.222.

[37] Bradford J.F. Op.cit., P.192.

[38] China Adds South China Sea to “Core Interest” in New Policy. [Electronic resource]. Mode of access: http://zeenews.india.com/news/world/china-adds-south-china-sea-to-core-interest-in-new-policy_638592.html (accessed May, 20, 2012). Ранее в дискурсе о «стержневых интересах» с внешнеполитическими партнерами доминировали в основном вопросы Тайваня, Тибета и Синьцзяна (Воскресенский А.Д. Указ.соч., С.76).

[39] MacDonald P.K. Graceful Decline? The Surprising Success of Great Power Retrenchment / P.K. MacDonald, J.M. Parent // International Security. 2011 (Spring). Vol.35, No.4. P.9. Подробнее о понятиях «гегемон», «доминанта», «мировой лидер» применительно к дискуссии о мировом лидерстве см.: «Большая Восточная Азия»: мировая политика и региональные трансформации / Под ред. А.Д. Воскресенского. – М.: МГИМО-Университет, 2010. С.12-31.

[40] В данном случае термин употреблен как смысловая оппозиция уже устоявшемуся в политической науке понятию консолидации режима. Последняя подразумевает отсутствие социально значимых сил, способных к изменению режима без согласия иных субъектов политического процесса.

[41] Исключение в данной цепочке представляет собой Иран. Можно предположить, что давление на Иран еще некоторое время будет оказываться дипломатическими методами, без непосредственного применения военной силы.

 

[42] Blumentahl D. Friends like These / D. Blumentahl, L. Crouch // Foreign Policy. May, 4, 2012. [Electronic resource]. Mode of access: http://www.foreignpolicy.com/articles/2012/05/04/Friends_Like_These?page=0,1 (accessed May, 20, 2012)

Источник: perspektivy.info.