Автор Владислав Иноземцев
На протяжении многих лет отечественные политики ведут разговоры о модернизации страны, о разработке новых технологий, об инновационном рывке. Экономисты в то же время рассуждают о проблемах, которые возникают у российских компаний, как только они хотят купить серьезные активы на Западе. И, наконец, эксперты постоянно критикуют государственные финансовые ведомства за то, что они крайне неэффективно используют средства резервных фондов, приносящие мизерную доходность.
Одним из методов решения всех этих проблем может быть резкое увеличение активности России в сфере приобретения тех международных компаний, которые обладают мощным технологическим потенциалом, разветвленной сетью сбыта своих товаров и услуг и широким признанием у потребителей. Подобная стратегия могла бы помочь нам не «изобретать велосипед» в сфере высоких технологий, прорваться на глобальный несырьевой рынок, научиться передовым методам конкуренции и борьбы за потребителя. К сожалению, у наших соотечественников в данной сфере скорее негативный опыт. Попытки покупки «Северсталью» компании Arcelor и группой ГАЗ — концерна Opel сорвались. Приобретение банком ВТБ 5% акций EADS мало что дало в деле сотрудничества российских и европейских авиапромышленников. Венгерская MOL была с убытком и позором продана «Сургутнефтегазом» по причине нарушения им правил раскрытия информации. 10% Facebook были удачной инвестицией, так как были куплены задолго до того, как компания вышла на биржу, и стали скорее исключением. Самым успешным следует, видимо, признать покупку Р. Абрамовичем клуба Chelsea, но это вряд ли тянет на символ вовлеченности России в мировую экономику.
Я могу ошибаться, но у наших неудач есть вполне понятные причины. Во-первых, мы часто пытались купить компании, продажа которых была вопросом политическим, так как существенную роль в них играли государства (Люксембург в случае с Arcelor, Венгрия — с MOL). Надеяться на влияние в германо-французско-британской EADS вообще было наивно. Во-вторых, неудачные сделки были либо слишком большими (на момент планировавшегося слияния Arcelor стоила более €24 млрд), либо касались интересов очень крупных корпораций (той же GM в ситуации с Opel). В-третьих, ни в одном из случаев не было понятно, какую пользу российской экономике или российскому имиджу могли принести приобретения. И сейчас, пытаясь добиться для того же «Газпрома» доступа к европейским сбытовым сетям, мы хотим слишком малого.
На мой взгляд, более адекватной была бы иная стратегия. Целью поглощений должны становиться устойчивые, но переживающие тяжелые моменты компании — это на рынке прием вполне классический. Корпорации должны быть собственниками активов или технологий, ценность которых заведомо превышает их текущую рыночную оценку. Они должны действовать в сферах, в которых у нас заметно разительное отставание. И желательно они должны иметь широкое международное признание. Такие приобретения должны рассматриваться не просто как финансовое вложение. Переходящие под российский контроль фирмы могут стать школой менеджмента и инжиниринга для отечественных специалистов, указать, как делается современный бизнес и развиваются международные компании (которых в России пока так и нет).
Но есть ли у нас для этого средства? На этом я и хочу сосредоточиться. Есть. Сегодня Россия — донор мировой экономики. За последние 3,5 года из страны выведено $214,5 млрд. Наши компании стоят непропорционально дорого для своих показателей. И я считаю, именно сегодня пришло время для выработки стратегии активных действий.
Не так давно в «Сколково» был подписан протокол о сотрудничестве инновационного центра с компанией Nokia. Казалось бы, где мы, а где финский монстр? В 2011 г. компания продала 438 млн мобильных телефонов на €38,7 млрд («Газпром» поставил газа за рубеж на ненамного большую сумму), а расходы на научные исследования и разработки достигли €5,6 млрд. В фирме работает 130 тыс. человек, из них 45 тыс. — в Китае и Индии. На «пике формы», в начале 2000 г., капитализация компании достигала $256 млрд — что точно соответствовало ВВП Российской Федерации за 1999 г., пересчитанному по рыночному курсу рубля. Но времена меняются. Сегодня Nokia оценивается в €7,45 млрд. При этом в свободном обращении находится 97,1% акций. Кто мешает организовать недружественное поглощение? Инвесторы, потерявшие на вложениях в ее ценные бумаги 90% только с мая 2008 г., еще скажут спасибо любому, кто предложит 50%-ную премию к нынешней цене. При этом Nokia пытается сегодня перехватить инициативу у Apple, выводя на рынок новый смартфон на платформе Windows8 и развивая партнерство с Microsoft. Чем плохой объект?
Похожая ситуация — за океаном. Не менее известный производитель тех же смартфонов — канадская Research in Motion, создатель культового Blackberry. Один из самых крупных инвесторов в новые технологии в Северной Америке. $1,3 млрд, потраченных на новые разработки в 2011 г. 51 млн проданных устройств. Выручка — $20 млрд. Компания в начале 2008 г. стоила более $120 млрд. Сегодня — чуть более $3,4 млрд. В свободном обороте почти 70% ценных бумаг. Купить такую корпорацию обойдется в разы дешевле, чем просто построить кампус для «Сколково», не говоря о том, чтобы получить от его обитателей хоть какой-то коммерческий продукт. Но… тишина.
Многое из сказанного относится не только к high-tech’у. Мы привлекаем в Россию иностранных автопроизводителей, создавая им тепличные условия. А стратегически мыслящие люди их покупают. Индия — Jaguar и LandRover за $1,3 млрд. Китай — Volvo за $1,5 млрд. А сколько мы потратили на «АвтоВАЗ» за время кризиса? Читатели могут сами посмотреть в Интернете — грустно и вспоминать. Мы пытаемся продать доли в российских банках и считаем, что они недооценены. А почему, спрашивается?! По текущим котировкам Сбербанк сейчас стоит $63,1 млрд. Для справки: его активы на 1 января 2012 г. — 10,4 трлн руб. Недалеко, в Германии, существует и успешно работает некий Commerzbank. Его активы — €661 млрд (26,3 трлн руб.), сеть составляет почти 1700 отделений в 45 странах мира. Капитализация этого банка на 22 августа составляла €7,2 млрд, акций в свободном обращении — 68,9%. Втрое больший банк стоил в 7 раз дешевле. Почему бы не обратить внимание на него и не менее интересные активы в финансовом секторе? Или, например, авиаперевозки. «Аэрофлот» с его 116 находящимися в лизинге самолетами и 14 млн пассажиров в год стоит $1,5 млрд. Air France-KLM с 586 собственными самолетами (каталожной стоимостью €27 млрд) 75,8 млн перевозимых за год пассажиров и 230 направлениями в 113 странах мира оценивается в €1,2 млрд, акций в свободном обращении — 72%. Чем не отличная цель для приобретения? Чуть дороже, чем Chelsea, но зато вот вам, вместе с «Аэрофлотом», — глобальное присутствие компании, управляемой из России. К тому же и узнаваемость будет немаленькой. Это вам не газ продавать, источником которого ни одна хозяйка, зажигающая в Европе плиту, интересоваться не собирается…
К сожалению, это мало кого интересует сегодня в России. Нам куда привычнее финансировать на миллиарды долларов разного рода непрозрачные программы (так, к примеру, в 2008–2012 гг. Федеральная целевая программа повышения безопасности дорожного движения обошлась в 52,8 млрд. рублей — на 10% дороже Air France), отстраивать дороги к несуществующим инновационным центрам (6 км дороги до «Сколково», разрушившейся через 10 месяцев эксплуатации, стоили 5,75 млрд рублей) или, на худой конец, просто покупать яхты и виллы за рубежом. Но стоит задуматься, что саммит АТЭС — недельный happennig без значимых результатов — обошелся нам дороже, чем потенциальная покупка многих из top-10 европейских банков, а Олимпиада в Сочи станет в цену нескольких крупных коммуникационных или фармацевтических компаний. Удастся ли России когда-нибудь стать рачительным международным инвестором, осознающим свои долгосрочные интересы? Вопрос, увы, сугубо риторический.
Примечание. Цены компаний рассчитаны согласно котировок их акций на основных для той или иной корпорации биржевых площадках на закрытие рынков 5.09.2012 г.
Владислав Иноземцев Д.э.н., член РСМД, научный руководитель Центра исследований постиндустриального общества, гл. ред. журнала «Свободная мысль»