13 апреля, 2021 
21 февраля 2021 г. СМИ РК сообщили, что четверо северокорейских перебежчиков планируют подать в прокуратуру Центрального округа Сеула жалобу на министра объединения Ли Ин Ёна за клевету в связи с его недавними высказываниями, ставящими под сомнение то, что перебежчики говорят о ситуации с правами человека на Севере. Дело в том, что 3 февраля во время брифинга для иностранной прессы Ли заявил, что связанные с правами человека показания северокорейских перебежчиков «не имеют процесса подтверждения и обоснования (англ. checking and verifying)» их достоверности.
Четыре перебежчика утверждали, что Ли считает свидетельства северокорейских перебежчиков недостоверной ложью, в то время как их рассказы — только верхушка айсберга ужасного положения, происходящего в Северной Корее. «Говорить с иностранной прессой так, как будто их показания являются ложью, — это акт угрозы, направленный против северокорейских беженцев, которые прибыли сюда в поисках свободы».
Помимо этого, истцы считают, что Ли не смог или не пожелал защитить северокорейских перебежчиков и добиться улучшения положения в области прав человека в Северной Корее, хотя это является ключевыми обязанностями Министерства объединения. Дело в том, что Южная Корея в течение двух лет подряд отказывается от соавторства резолюции ООН по правам человека в КНДР. Сеул спонсировал законопроект с 2008 по 2018 год, но в 2019- 2020 годах решил не делать этого, вызвав сильную негативную реакцию со стороны консервативных кругов, а также профессиональных «борцов с северокорейским режимом».
22 февраля на пресс-конференции представитель министерства по делам воссоединения на всякий случай «подсластил пилюлю», заявив, что показания беженцев из Северной Кореи являются «ценным материалом», проливающим свет на ситуацию с правами человека в закрытой стране. Он добавил, что к их словам в Сеуле постоянно прислушиваются, чтобы создать «точную картину» ситуации на Севере. Кроме того, было отмечено, что хотя истцы утверждают, что Ли Ин Ён счёл их показания «ненадёжной ложью», на самом деле министр сказал, что их заявления невозможно проверить. Немудрено, ибо согласно южнокорейскому законодательству, клевета может быть наказана лишением свободы на срок до двух лет или штрафом в размере до 5 миллионов вон ($4520). И более того, законы говорят не о клевете, а о диффамации, когда срок можно получить и за правду, если она наносит репутационный или моральный ущерб.
Но для автора суета вокруг иска позволяет поднять вопрос о том, в какой мере показания перебежчиков из КНДР являются валидным источником, особенно когда речь идет о душераздирающих историях, повествующих о нарушениях прав человека.
Проблемы показаний перебежчиков делятся на две группы. Первая касается показаний свидетелей в целом и эти трудности хорошо понятны специалистам.
Во-первых, ни один свидетель не запоминает ситуацию со всей точностью. Когда человек вспоминает о событии спустя длительное время, он сознательно или несознательно искажает детали. Во-вторых, свидетель может неверно понять то, что он видит. Наиболее яркий пример – заявление одного из российских журналистов, что в КНДР нет центрального отопления, потому что он нигде не видел батарей. Однако и на Севере, и на Юге Кореи традиционная система отопления представляет собой «теплый пол», и система обогрева помещения проходит под ним. В-третьих, зная последствия своих действий, свидетель часто занимается самооправданием или выставляет себя тем, кто с самого начала обо всём догадывался, отчего события в его изложении выглядят более предсказуемыми и «стройными», чем в действительности. В-четвертых, у людей, переживших травмирующий опыт, бывает потребность выговориться и очистить себя от определенных переживаний.
Именно поэтому восстановление событий по свидетельским показаниям обычно делается на основе сопоставления показаний нескольких человек. Если рассказ одного может быть неточным или пристрастным, то описание события со слов многочисленных свидетелей делает картину более полной.
Однако применительно к перебежчикам проблема перепроверки их показаний сталкивается с определенными трудностями: люди бежали в разные периоды из разных мест, и потому найти два мнения об одном событии может быть непросто.
И это важно тем, что, если истории, противоречащие тренду, обычно вызывают желание перепроверить их (с надеждой опровергнуть), то, когда человек в качестве личного свидетеля рассказывает вещи, которые вполне укладываются в прокрустово ложе ожиданий, никто не будет перепроверять то, что «и так общеизвестно». Все и так знают рецепт основного блюда, а конкретный рассказ будет отличаться только долей специй и расположением гарнира на тарелке.
Теперь перейдем к особенностям, касающимся непосредственно перебежчиков из КНДР, для которых рассказывание историй часто является важным способом повышения социального статуса и улучшения материального положения.
Во-первых, важно, кто берёт у перебежчика интервью. Сон Чжи Ён, которая более 20 лет расспрашивала беженцев, отмечает, как много зависит от знакомства исследователя с контекстом: белому иностранцу проще «повесить на уши лапшу», поскольку он не разбирается в контексте так, как кореец.
Во-вторых, человек, берущий интервью у перебежчика, часто воспринимает его не столько как свидетеля, сколько как жертву. Как правило, это вызывает у него сочувствие, из-за которых интервьюер относится к услышанному менее критично и у него не появляется желание уличить рассказчика во лжи или искать нестыковки в показаниях.
В-третьих, перебежчики стараются сделать так, чтобы интервью с ними были регулярными и постоянными, благо для большинства перебежчиков подобные гонорары становятся очень серьёзной прибавкой к доходу. Это означает, что перебежчик может подстраиваться под собеседника и рассказывать вещи, которые тот хотел бы услышать. И если не очень опытный интервьюер дает наводки на желаемое вопросами типа «были ли вы свидетелем массовых изнасилований на стадионе?», его собеседник может воспринять этот вопрос как указание рассказать об этом вне зависимости от того, видел ли он это сам, слышал ли об этом какие-то слухи или вообще всё придумал.
Some defectors embellish, exaggerate or trade their stories for money, she and other defectors said. Наконец, надо понимать, что жизнь перебежчиков на Юге проходит под серьёзным контролем Национальной службы разведки, которая внимательно наблюдает за активностью перебежчиков и если в их речах наблюдается то, что можно назвать «восхвалением КНДР», им светит наказание согласно Закону о национальной безопасности, а то и репутация северокорейского шпиона. Сбежавший из тоталитарного ада должен разоблачать режим, а не защищать его.
Эти факторы приводят к тому, что внутри множества перебежчиков формируется подмножество тех, кого можно называть «карьерными перебежчиками». Самый характерный пример – Син Дон Хёк. Ещё в 2014 году его показания считались валидными и на их основе был сделан известный отчёт ООН о правах человека на Севере, где КНДР напрямую сравнивали с нацистской Германией. Однако уже в начале 2015 года даже его официальный соавтор Блэйн Харден «был вынужден заявить, что Син признался в вымышленности большей части своих душераздирающих историй, которые придумал для пущего драматизма, и его приходится признать ненадёжным рассказчиком.
Тем не менее, в этой среде откровенно врать про КНДР не можно, а желательно. Ким Сон Мин, основатель радио «Свободная Северная Корея», в одном из интервью прямо ответил на вопрос о своем отношении к самым невероятным слухам, которые порой распространяются о происходящем на Севере: «Любые истории – правдивые или нет – хороши, лишь бы они не выставляли КНДР в выгодном свете».
Однако в рассказах подобной публики встречается ряд распространённых ошибок. По ним можно определить «ненадёжного рассказчика», показания которого стоит, как минимум, перепроверить. Самая явная – когда рассказы начинают напоминать «мыльную оперу» и решительно перебарщивают с «душераздирающими подробностями», направленными на вызов эмоций.
Типичный пример такого — цитата из рассказов известной перебежчицы Ли Сун Ок: «…они используют печь для обжига кирпичей. Когда только что обожженные кирпичи убраны, они заталкивают в эту печь человека. В считанные секунды жертва задыхается и теряет сознание… Я сопротивлялась, как могла, сожгла ладони… Затем они ставили меня босиком на снег. В результате я потеряла пальцы на ногах…». Автору остаётся добавить, что температура в указанной печи на указанный момент – порядка 800 градусов.
В результате, если по иным темам показания перебежчиков могут быть достоверны (особенно когда речь идет о корпусе показаний или разговорах с обычными, а не карьерными перебежчиками), тематика прав человека действительно требует дополнительной проверки. Иначе получаются «сваренные младенцы», и важная проблема оказывается заболтанной лживыми историями. Чем более душераздирающим является рассказ, тем больше осторожности надо ученому или журналисту.
Но, к сожалению, с учетом мощи антипхеньянской пропаганды попытки усомниться в показаниях вызывают реакцию: «те, кто прошёл через такие ужасы, не могут врать, а если вы смеете сомневаться в их словах, то сами ничем не лучше их палачей». Следствием этого и бывают подобные иски.
Константин Асмолов, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН, специально для интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».
Опубликовано в