Перед уходом из Пентагона в прошлом году я заметил легкую перемену в фокусе внимания. Когда администрация Обамы выдвигала новые инициативы в рамках своей политики «поворота к Азии», она все чаще говорила о Южно-Китайском море, о Филиппинах, Вьетнаме и Мьянме. Более важным стратегическим приоритетом становилась Индия. И люди начали довольно непоследовательно менять формулировки, отказываясь называть Азию «тихоокеанским театром» и переходя на название «морской театр».

Уйдя с государственной службы, я начал замечать, что перемены такого рода становятся все более явными, с упором на ритуальность и на прочные позиции в Северо-Восточной Азии. Китай и Япония зашли в некий тупик в Восточно-Китайском море, а Китай и Тайвань в настоящее время заинтересованы в сохранении статус-кво в Тайваньском проливе. Отношения между Северной и Южной Кореей заморожены во времени, а японско-южнокорейские отношения спустя 50 лет после их нормализации не подают никаких признаков устойчивого улучшения.

Северо-Восточная Азия — это тот сад, за которым надо постоянно ухаживать. Этот регион чрезвычайно важен для мировой экономики и американских интересов, а в случае возникновения там конфликта может настать конец цивилизации. Но политики со всех сторон в основном оказались загнанными в угол теми стратегическими решениями, которые приняли их предшественники. Линии соперничества четко очерчены и очень сильно милитаризованы, а ставки несомненно высоки.

В других частях Азии потенциальные преимущества доступа и влияния также велики, однако там динамика соперничества менее прямая и более скрытная. В геополитике северо-восточной Азии налицо жесткость и неподвижность, а в остальных частях региона ситуация больше смахивает на «дикий Запад».

Похоже, что сейчас стратегический центр притяжения смещается в сторону Индийского океана и Южно-Китайского моря. Этот сдвиг важен, потому что он, среди прочего, влияет на то, где и как будет возникать и развиваться стратегическое соперничество между странами.

Не так давно Роберт Каплан (Robert Kaplan) сделал прогноз о том, что будущее Азии станет все больше сходиться на Индийском океане и окружающих его территориях, как это было сотни лет назад. Он не ошибся. Южная и Юго-Восточная Азия приобретают все большую значимость для всех, так как там проходят важнейшие морские торговые пути, глобальные энергетические потоки, и потому что они являются основой для проецирования силы.

В ВМС и ВВС США Азию все чаще называют не Азиатско-Тихоокеанским регионом, а несколько многословным «Индо-Азиатско-Тихоокеанским регионом» (слава богу, этот термин пока еще не прижился в Пентагоне). Друзья из военного ведомства Австралии уже долгие годы призывают США принять название «Индо-Тихоокеанский регион». Действуя через различные каналы военного сотрудничества с зарубежными вооруженными силами региона, Япония впервые в XXI веке принимает участие в учениях в Южно-Китайском море и Индийском океане, расширяя свое военно-морское присутствие. После тысячелетнего географического разделения Китай и Индия оспаривают сферы влияния друг друга. Индия не только смотрит на восток, но и все чаще действует в этом направлении. А Китай переносит свои стратегические инициативы на юг и на запад, соперничая с Индией за доступ к этим регионам, за присутствие там и за ресурсы.

В различных частях региона действует разная логика соперничества. Всякий призыв больше рисковать в противодействии Китаю в Южно-Китайском море или искусственно нагнетать трения для принятия нужного решения по Китаю показывает непонимание того, что стимулы, подталкивающие к тем или иным действиям, разнятся от региона к региону. В северо-восточной Азии идет игра в шахматы или даже в шашки. В Юго-Восточной Азии и Индийском океане она больше напоминает восточную игру-стратегию, которую в Китае называют вэйци, в Корее бадук, а в Японии го. Учитывая совпадение игроков по субрегионам, это может показаться странным, но восточная игра-стратегия это чаще всего удел жестких и неподатливых конфронтационных государств северо-восточной Азии.

Японская военная помощь Филиппинам, китайская экономическая инфраструктура в Шри-Ланке в сочетании с поставками туда истребителей и прочего современного оружия, индийские трубопроводные проекты в Мьянме — все это примеры камней, вдумчиво расставленных на доске, о существовании которой американские творцы политики до недавнего времени даже понятия не имели. Как отметил Каплан, «прорыв Китая в Индийский океан — это в меньшей степени пример агрессивного имперского строительства и в большей — тонкой большой стратегии, цель которой — воспользоваться законными коммерческими возможностями при их возникновении в тех местах, которые важны для китайских военных и экономических интересов». То же самое можно сказать о каждом, кто ведет игру в возникающем азиатском центре притяжения.

Трудно разобраться, какой цели служат основные формы помощи и сотрудничества в Индийском океане и в Южно-Китайском море — военным, экономическим или политическим. Но это отражает тонкость и косвенность той игры, которая там ведется. Там в большой моде всевозможные нетрадиционные проблемы безопасности: любое оправдание внешней помощи другим помогает и тебе. Государства стремятся не к альянсам, а к слабым связям; а социология учит нас, что такие связи во многих обстоятельствах могут оказаться весьма сильнодействующими.

Сравним это с Cеверо-Восточной Азией, где пространства для маневра намного меньше. Новые инициативы редки и незаметны по сравнению с неразрешенными спорами, которые упорно сохраняются, и отношение к которым зачастую скептическое. Периодически в северо-восточной Азии обсуждают нетрадиционные проблемы безопасности типа кибербезопасности и борьбы со стихийными бедствиями; но даже в тех редких случаях, когда ими занимаются, они оказывают нулевое воздействие на геополитическую динамику региона. В Северо-Восточной Азии очень трудно вести непрямое соперничество, потому что условия взаимодействия определены очень жестко.

Таким образом, Индийский океан и Южно-Китайское море важны не сами по себе, а как слабо очерченный субрегион, создающий новые типы возможностей и ограничений для тупиковых ситуаций в северо-восточной Азии. Это одна из нескольких причин, по которым мне кажется, что одержимость Северной Кореи для Южной Кореи в прошлом, а будущее Южной Кореи, как это ни странно, в большей степени направлено на юго-запад.

Разница в характере соперничества на северо-востоке Азии и в остальном регионе весьма поучительна для политического планирования. Внимание к нетрадиционным угрозам безопасности в этом регионе и проведение «тихой» политики вряд ли принесет крупные дивиденды. Пусть нам и не нравится милитаризация внешней политики, стабильность на северо-востоке Азии требует присутствия несколько конфронтационной геополитической логики. Но милитаристский подход к политике на юге и юго-востоке Азии практически гарантирует отчуждение и изоляцию. Там соперничество имеет большое значение, но открытая конфронтация даст плохой результат.

На современной карте Азии идет несколько игр, и знание того, где в какую игру играют, дает хотя бы шанс на выигрыш.

Источник: http://inosmi.ru/world/20150723/229226861.html

Related posts:

Итоги конкурса эссе на тему: «Вторая Мировая война и Великая Отечественная война: история и современность» Стрелова О.Ю. «Война учебников истории» В. Н. Тимошенко — Территориальные споры с участием Китая и позиция США 6 февраля 2015г. — Отчет о круглом столе «Проблемы безопасности в АТР в контексте современной геополитической ситуации»